Николай Рерих - Шамбала. Сердце Азии

Но и на обычной дороге весною могут пересохнуть колодцы, и потому лучше идти по краткой тропе. Единственная опасность этого нового направления – шайки знаменитого Джеламы. Но сам он уже убит, а его «сотрудники» рассеялись. Хотя этот район все-таки признается опасным, лама-проводник уверяет, что теперь можно пройти эти места безопасно. И мы предполагаем, что наш проводник не был ли сам доверенным лицом Джеламы. Слишком много он знает о нем и очень уверен, что с ним мы пройдем. Знает, как Джелама заставлял пленников строить укрепленный город, мимо которого мы пройдем. Решили идти новым путем.

Бесконечная Центральная Го-би. И белая, и розовая, и синяя, и графитно-черная. Вихри устилают пологие скаты потоком камней. Не попадитесь в этот каменный вихрь. Гроза Гоби – высохшие колодцы. Иногда отверстие забито павшими животными. Можно миновать безводье обходным путем на Восток, но там китайские шайки.

Ночь. Костры. Дозорные. В этом ущелье недавно ограблен караван. И вдруг тишина нарушается крепким винтовочным выстрелом. Затоптаны огни. Залегла цепь с карабинами. Кто стрелял по лагерю? Где-то лают собаки… Вызывается доброволец на разведку. Условлено: если запоет, то благополучно. Настороженная тишина, и наконец из темноты веселая песня. Стрелял китаец – хозяин каравана. Очень испугался, увидев наши костры. Думал, разбойники…

Нирва, вожак каравана, насвистывает ветер среди зноя полудня. Как продавец ветра в приморье Древней Греции, монгол протяжно, минорно свистит – точно ветер шевелит головки пустынного ковыля. Ветерок начинается. Монгол кивает нам, чтобы обратили внимание. Продавцы ветров. Какой сюжет для оперы или симфонии!

Из белой гальки по лону Гоби выложены фигуры рукой неизвестного странника. Есть священные надписи, но есть и эротические изображения, отвратительные среди величия пустыни.

Опять нужны предосторожности. Опять нужно надеть монгольские кафтаны. Подходим к городу знаменитого разбойника Джеламы, или Тушегун-ламы. На ночь станем где-то близко. В густых сумерках что-то темнеет за холмами. Лает собака… Хотя сам Джелама недавно убит монголами, но банды его еще не рассеялись. Огни на ночь не разводим. Удваиваем дозоры. На утро изумленные восклицания: «Вот и город над нами!» На холме высятся башни и стены – подлинный город. Внушительный и живописный. Юрий и П. К. [Портнягин] с карабинами на руке идут исследовать, а монголы провожают их советами осторожности. Следим в бинокли. Но вот наши показались на стене – значит, разбойники покинули замок.

Не простой разбойник-грабитель был Джелама. Он получил университетское образование в Петрограде. Обладал большими оккультными сведениями. Разве ночной грабитель будет ставить на высоком месте издали зримый город? Какие думы и мечтания тревожили седую голову Джеламы, которую долго возили на копье по базарам Монголии?.. По Центральной Гоби будет долго жить легенда о Джеламе, заманчивый сценарий для синема.

К каравану подъезжают какие-то странные верховые и спрашивают монголов о количестве нашего оружия. Монголы что-то шепчут им и размахивают руками, показывая что-то большое, а потом сообщают нам: «Люди Джеламы. Они нас не тронут».

Подходим к Аньси. Неясные слухи о каких-то китайских войсках. Встретиться с ними хуже, чем с людьми Джеламы. Обойдем Аньси ночью. Но Нирва теряет дорогу. Рассвет застает нас перед стенами Аньси. Поворачиваем верблюдов и спешим перейти широкий, быстрый арык. К вечеру уже выйдем за пределы Ганьсу и вступим в область Кукунора. На горах развалины крепостей – памятники бывших восстаний дунган.

Быстрые речки. Впереди снежная цепь Наньшаня.

Кончилась Центральная Гоби. Кончилась безлюдная Внутренняя Монголия с источенными временем золотоносными хребтами; величественное дно ушедших стремнин, где притаились всякие останки древних гигантов [563]. Первое июня. Уже десять дней стоим на серебристых берегах Шибочена. Горит при восходе Наньшань. Журчит горный поток. Белеют стада коз и баранов. Мелькают всадники – какие-то вести? Ползут слухи. Когда же пойдем дальше? Пугают, что не раньше сентября.

Причин много. Еще и трава должна вырасти. И верблюды должны утучнеть и обрасти шерстью. И цайдамские опасные топи должны обсохнуть. И голубая река Янцзы должна улечься на осень. Ждем вести из Сучжоу и Чанмара, а пока хитрый Ма-Чен, ученик китайцев, обсчитывает нас. Старый хитрец называет меня «американским королем» и много раз в день скачет от своей ставки до нашего стана.

После удачных лечений монголы просят нас вызвать дождь ввиду неслыханной засухи. Предлагают по пяти долларов от каждой юрты.

Несмотря на все «козни» Ма-Чена, перебрались на Шарагол, под хребет имени Гумбольдта [Улан-Даван]. Вовремя перешли мутный, зыбучий Шарагол со всеми его бесчисленными рукавами. Кончок едва не утопил своего серого китайского коня. Стоим у горного ключа на взгорье перед Улан-Даваном (16 000 футов) по дороге на Тибет.

Тибетцы толкуют, что во время бегства далай-ламы в 1904 [564]году при проходе через Чантанг и люди, и кони почувствовали «сильное трясение». Далай-лама пояснил, что они находятся в заповедной черте Шамбалы. Много ли знает далай-лама о Шамбале? Таши-лама знает больше.

Пятое июля.

Справили праздник Майтрейи. В палатке Шамбалы происходит долгое служение. Проходит толпа соседних монгол, и их голоса сливаются с пением наших лам.

Монгольские «дворяне» драпируются широкими складками средневековых кафтанов. Надели серые войлочные шапочки, с картин Гоццоли, и навесили на шею священные киоты и ладанки. Вихрь и песочный буран. В два часа дня пришлось наглухо зашиться в палатках и зажечь свечи.

Делаю проект субургана на месте Шамбалы, где останавливался на ночлег Великий Держатель. Одиннадцатого июля Нирва из Кумбума повез пророчества и молитву таши-ламы Шамбале.

П. К. [Портнягин] уже третий день скачет в Ма-хой за верблюдами.

Составляются три новые книги. Забелели снегом вершины, свеж воздух, и тишина напоминает наши гималайские высоты, куда стремится дух наш. Монголы заглядываются на виды Нью-Йорка. Для них Америка – страна обетованная. Они шепчут: «Это достижение Шамбалы». Не проходит и дня без толков о сказочной Америке.

Четырнадцатого июля годовой праздник монголов. Сооружают новое обо, скачки, пированье! Молодежь нашего стана отпросилась на праздник.

С утра беседовали о необходимости паназиатского языка, который хотя примитивно примирил бы триста наречий Азии [565]. Вечером наши ламы читали молитвы Майтрейе и Шамбале. Если бы на Западе понимали, что значит в Азии слово Шамбала или Гэсэр-хан!