Гомбожаб Цыбиков - Буддист-паломник у святынь Тибета

Храм весьма почитаем, в нем ежедневно совершают служение. Здесь живут до 1000 лам. Распределены они по четырем факультетам: цан-нид, дуинхор, чжуд и цзурахай [184]. Около 500 лам получают жалованье из казны богдохана, 9 цин [185]серебра и одна мера рису (по-китайски – ми ), многим приходит содержание из хошунов. Хошунное содержание различно – от 15 до 25 ланов в год. Затем, в каждые три года дается на обзаведение 25–30 ланов. Доходы с земель у монастыря до 4 тысяч ланов. Много приношений. В общем, ламы живут обеспеченно. Многие пьют китайскую водку. Педерастия в полной мере. Поговаривают и о женщинах. Около 30 лам имеют красные шарики. Во главе духовной части стоит сан-лама, назначаемый из Тибета, он же чжуд-хамбо [186]. Хамбо-[лам] 4, по числу дацанов.

Во главе управы стоят цзасак-лама и совет.

Только во время хайлана носят духовную одежду. Сегодня по окончании богослужения многие уже надели халаты.

31 августа. Понедельник. Сдал письма во Владивосток с просьбой приискать квартирку. Выехал в Забайкалье, проведя время в Пекине и других местах. Могу похвастаться только приобретением книг.

6 ноября 1926 г. президиум Бурятского ученого комитета вынес постановление: «Считать необходимым командировать в Монголию члена Буручкома для согласования вопросов терминологии и орфографии с Монгольским ученым комитетом с марта 1927 г.». И 20 апреля 1927 г. Г. Ц. Цыбиков вылетел в Улан-Батор.

20 апреля. Получив вечером 19 числа извещение, что нужно явиться в 3 часа утра в контору Добролёта [187]я проснулся в час ночи и уже не мог больше заснуть. Встав в полтретьего, вышел из дома в три. Прождав около получаса, поехал в четвертом на аэродром. Там сначала взвесили нас самих, а затем и багаж. Мы предъявили паспорта […] получили пропуск трое, а из нас один был задержан за непредъявлением визы на паспорте для выезда в Монголию: он вторично хотел использовать старый паспорт как еще не просроченный, но напрасно. Сели в самолет в третьем часу вместе с двумя пилотами (один пилот, другой механик). Вылетели в 4 час. 45 мин. Сначала, впервые севшему на аэроплан, показалось очень жутко смотреть вниз, потому я старался меньше смотреть на землю. Но когда пролетели полчаса, постепенно миновало чувство жуткости, и я снова с удовольствием созерцал сверху знакомые и незнакомые места.

В 6 час. 20 мин. аэроплан долетел до Алтан-Булака. Спустился. Зашли в юрту. Хозяйка угостила чаем с молоком. Один пассажир слез в Алтан-Булаке, прибавилась девочка. Я пересел на диван. Досюда летел в переднем кресле.

Поднялись после осмотра мотора и снабжения бензином в 7 час. 30 мин. Дорога была очень приятна для меня, потому что все время смотрел на землю и узнавал, долины каких рек и какие горы пересекаем. Только уже перед самой Ургой, когда показался город, стало несколько качать аэроплан. Хотя качка была плавная, но чувствовал себя неприятно. Наконец, спустились около казарм монгольских цириков (солдат) ровно в 9 час. 20 мин. Средств передвижения не оказалось, а также не было и монгольских денег. Мы в недоумении выходили из ворот аэродрома, как подъехал автомобиль. Шофер справился, кто Цыбиков. Мы, в свою очередь, спросили, кто его послал. Сказал, что автомобиль Минпроса, а послал т. Батуханов [188]. Я заехал к т. Жамцарано Цэвену [189], хотя его не оказалось дома, но меня принял его младший брат Аюр и напоил чаем. Потом мы пошли с ним в город, но недалеко от дома встретились с Цэвеном, и он, посадив меня в автомобиль, привез домой.

Затем я и Цэвен поехали в Минпрос, откуда с т. Батухановым – к председателю Совмина. Выйдя от него, побывали у т. Хазагаева [190], Алексеева [191], домашних Боян-Нэмэху [192]и с т. Цэвеном – в Русско-монгольском банке.

Хазагаеву, Алексееву и семье Боян-Нэмэху передал письма, привезенные из Верхнеудинска. Впрочем, забыл упомянуть, что до банка мы заехали еще в Монучком [193]. Он помещается в большой войлочной юрте. Рядом большой дом, где занимаются т. Жамцарано и его секретарь, а также рисовальщики карт и составители диаграмм; в одной комнате сложены по случаю ремонта специального помещения Ганчжур и Данчжур монгольские. Все книги библиотеки каталогизированы, и на них видны надписи томов и отделов этих двух классических канонов в переводах. Здесь же показали помещение, предоставляемое мне.

Вообще очень много интересного. Город неузнаваем после 22-летнего перерыва [194]. Новый город застроился в местах, где прежде были «хоромы» отдельных феодалов и канцелярии маньчжурского и монгольского амбаней (губернаторов). На улице видны все способы передвижения, начиная с верховых на верблюдах и лошадях, телег с быком, навьюченной вереницы верблюдов и кончая быстро мчащимися автомобилями. Когда мы спускались на аэродром, поднимался оттуда монгольский аэроплан, сделав небольшой круг над городом, он спустился, пока мы были на аэродроме.

21 апреля. Утром, напившись чаю и позавтракав, отправились с т. Цэвеном в Учком. Побывали там и оттуда отправились в Монголо-русский банк, куда вчера т. Цэвен подал заявление об обмене денег (тугрики). Удержали при обмене 5 %. Заехав дальше в потребиловку (русскую), купил необходимое белье и постельные принадлежности, так как выехал на аэроплане и ничего с собою не мог захватить, кроме портфеля с бумагами. […]

22 апреля. Здоровье – неважно. […] Пошел на базар. Заходил кое в какие китайские фирмы. Все по-прежнему, но прибавилось к старому много нового. Например, рядом с вьючными верблюдами и арбами с волами проскакивают автомобили и извозчики. […]

Часа в 4 пошел по лавкам. Магазины и лавки работают до 6 час. вечера, но только магазин Госторга был открытым. […] Оказалось, что Госторг ликвидируется. Извозчики без таксы, торгуются. Если едет один пассажир, извозчик старается посадить другого, чтобы и за один конец получить двойную плату. Удивительная приспособляемость! Извозчики большею частью китайцы. Попадаются изредка монголы. Других национальностей пока не заметил. Подле склада Монценкоопа сложено много бревен лиственничных. Говорят, что сплавляются они с верховьев Толы. Бревно, которое пойдет на плахи, обходится 25 руб., а бревна на дрова – по 7–8 руб. за штуку.

Сегодня в частном кругу слышал рассказы двух молодых людей, занимающих известные посты в столичных организациях. Один рассказывал известные эпизоды из жизни шаманов. Другой вспоминал кое-что из ламской жизни. Язык их понятен. У меня непонятных слов все же осталось несколько, зависящих, по-видимому, от быстроты речи халхасцев.