Николай Миклухо-Маклай - Путешествие на берег Маклая

Папуасы в ту же ночь пришли уговаривать меня не оставлять их, обещая построить большую хижину, дать мне запасы кокосовых орехов и разных корней. Я действительно колебался оставить Астроляб-бай. Приход «Изумруда» был так неожидан, я уже так привык к мысли остаться всю жизнь на этом берегу, что просил командира клипера дать мне время до следующего утра обдумать, еду ли я на «Изумруде» или остаюсь.

Трудность попасть на этот берег, знакомство с местностью, с жителями, с языком, отношение туземцев ко мне, новые запасы провизии и некоторых необходимых вещей, которые я мог бы получить теперь с клипера, сильно поддерживали желание остаться, но состояние здоровья, невозможность привести в порядок в несколько дней мои дневники для отсылки в Европу, а главное, возможность возвратиться в следующем году на Новую Гвинею на голландском военном судне, которое должно будет отправиться, как мне сообщил Кумани, вокруг острова, говорили за уход на время из Новой Гвинеи. Плавание на «Изумруде», который отправлялся в голландские колонии, могло, к тому же, значительно поправить мое здоровье, необходимое для второй экспедиции.

На другое утро я решил оставить берег Маклая в Новой Гвинее [46]и стал укладывать вещи. Днем я был занят сборами, причем некоторые офицеры клипера были так любезны, что помогали мне. По ночам беседовал с папуасами, которые днем мало показывались, боясь клипера, ночью приходили, зная, что я один остаюсь в хижине. Они усердно просили остаться, обещая делать все, что я ни потребую, уверяли, что на них по моем уходе нападут старые неприятели.

Я две ночи ходил в деревни, сопровождаемый целою толпою туземцев с факелами, чтобы освещать путь. Соседние деревни устроили прощальные пиры, на которые стеклось много жителей других деревень с подарками. При этом они с разными обрядами и церемониями прощались со мною, и каждый давал мне в подарок кокосов и разных корней. На последнем ночном собрании старики предложили мне в каждой деревне построить по хижине, дать в каждую много съестных припасов и по жене для хозяйства, просили это принять и поочередно жить по нескольку времени в каждой деревне.

Я отказывался от подарков, раздавал вместо того свои и обещал при прощании, может быть, к ним вернуться. Наконец, у меня все было готово, вещи уложены, перевезены на клипер, подарки туземцам розданы, и 24 декабря с рассветом «Изумруд» стал поднимать якорь.

Папуасы, стоя около моей полуразрушенной хижины, не смея из боязни «тамо русс» (людей русских) близко подъехать к клиперу, издали кричали мне свои последние «Э-ме-ме» и «Э-аба»; когда же клипер снялся и стал удаляться, раздались далекие удары «барума» (большой барабан), возвещавшие соседним деревням, что «человек луны» покинул берег Габинау (туземное название порта Вел. кн. Константина), прожив там с лишком пятнадцать месяцев, хотя не легкою и покойною, но интересною и уединенною жизнью.

1876 г. Июнь

Прибыл 27 июня на маленькой шхуне под английским флагом по имени «Sea Bird» («Морская птица»). Заметил значительное изменение вида высоких вершин гор. Туземцы были очень обрадованы, но нисколько не изумлены моим приездом: они были уверены, что я сдержу свое слово. Когда я съехал на берег в Горенду, в непродолжительном времени туземцы соседних деревень, не исключая женщин и детей, сбежались приветствовать меня.

Многие плакали, и все население казалось очень возбужденным моим возвращением. Я не досчитался нескольких стариков – они умерли в мое отсутствие, но зато многие мальчики были уже почти взрослыми людьми, а между молодыми женщинами, которые должны были скоро стать матерями, я узнал нескольких, которых оставил маленькими девочками.

Жители ближайших деревень упрашивали меня поселиться среди них, но я, как и в 1871 г., предпочел не жить в самой деревне, а поселиться в некотором расстоянии от нее. Осмотрев местность около Горенду, а затем около Бонгу, я остановился на мыске у самой деревни Бонгу, и на другой же день туземцы, под руководством моих слуг и плотника со шхуны, стали расчищать место для моего дома и широкую дорогу от «улеу» (песчаный берег) к площадке, выбранной мною.

На этот раз небольшой деревянный дом в разобранном виде был привезен мною из Сингапура, но сваи, на которых он должен был стоять, весь остов его, а также и крыша были сделаны уже здесь, на месте.

К сожалению, желание не задержать слишком долго шхуну и вместе с тем воспользоваться услугами плотника принудило меня не обращать достаточно внимания на качество дерева, почему оно очень скоро пришло в негодность, главным образом, от белых муравьев, больших врагов деревянных построек в тропических странах [47]. В числе деревьев берега Маклая имеется, правда, немало видов, которые противостоят этому насекомому, но достаточного количества их нельзя было бы добыть в короткое время.

Июль

На шестой день дом мой был готов. В постройке его, кроме меня, принимали участие двое европейцев, двое моих слуг, несколько десятков папуасов, переносивших срубленные стволы и крывших крышу, а также несколько десятков женщин, очень усердно расчищавших мелкий кустарник вокруг дома.

Вследствие того, что сваи, на которых стоял дом, были около 2 м высоты, я обратил нижний этаж в большую кладовую, в которую были перенесены мои вещи (около 70 ящиков, корзин и тюков разной величины), и я мог отпустить шхуну 4 июля. При помощи своих трех слуг, из которых один был малаец и служил поваром, а при случае и портным, а двое – микронезийцы, туземцы о-вов Пелау, и нескольких жителей Бонгу я скоро привел свою усадьбу в надлежащий вид и устроился довольно комфортабельно.

Очень интересные сведения я получил от туземцев о бывших в мое отсутствие землетрясениях. Как я уже сказал, изменение вида вершин Мана-Боро-Боро (горы Финистер) поразило меня при моем возвращении на этот берег. До моего отъезда (в декабре 1872 г.) растительность покрывала самые высокие вершины; теперь же во многих местах вершины и крутые склоны оказывались голыми. Туземцы рассказывали мне, что во время моего отсутствия несколько раз повторялись землетрясения на берегу и в горах, причем немало жителей в деревнях было убито упавшими кокосовыми деревьями, которые, падая, разрушали хижины.

Береговые деревни пострадали, главным образом, от необыкновенно больших волн, которые следовали за землетрясением, вырывали деревья и уносили с собою хижины, более близкие к берегу. При этом я узнал далее от туземцев, что давно, еще до моего приезда в 1871 г., целая деревня Аралу, находившаяся недалеко от морского берега, между реками Габенеу и Коли, была совершенно смыта громадной волной вместе со всеми жителями.