Василий Головнин - Записки капитана флота

Чтоб отблагодарить сих добрых людей за хорошее их к нам расположение, мы вздумали подарить им некоторые из наших европейских вещей, зная, сколь они их любят. Особливо нравится им тонкое сукно, которого каждый лоскуток они дорого ценят; из него шьют они сумки, кои с бумагами и с деньгами всегда носят при себе за пазухой, а также табачные кошельки и чехлы на трубки, почему мы разделили им панталоны, чулки и платки, которые находились в нашем распоряжении. Подарки сии приняли они с благодарностью, но мы должны были давать им оные каждому наедине, без того они бы их не взяли.

До сентября месяца ничего особенного с нами не повстречалось, кроме одного случая, о котором должно упомянуть здесь для того, что он показывает достойное замечания японское обыкновение. Однажды кормили нас необыкновенно хорошим обедом и в прекрасной посуде. Мы видели, что это было потчевание, и полагали – от губернатора, но нам сказали, что мы ошибаемся. После уже узнали мы, что это было на счет одного богатого человека, недавно выздоровевшего от опасной болезни, и что в таких случаях у японцев есть обыкновение угощать бедных людей и несчастных.

6 сентября после полудня господина Мура и меня повели в замок, где в присутствии некоторых главных чиновников кроме губернатора, который был болен, показали нам две бумаги с нашего шлюпа «Диана», писанные от 28 августа.

Первая из них заключала в себе письмо командира «Дианы» господина Рикорда к начальнику острова Кунашира, в котором он пишет, что по высочайшей воле государя императора привез он спасшихся при кораблекрушении на камчатских берегах японцев, из коих одного называет матсмайским купцом Леонзаймом, с тем чтобы возвратить их в свое отечество, и уведомляет его, что российский корабль, к ним теперь прибывший, есть тот самый, который по недостатку в некоторых необходимых потребностях заходил сюда же в прошлом году и с коим прежде японцы обошлись дружески, обещая всякое пособие, но по прибытии начальника корабля на берег задержали вероломным образом его, двух офицеров, четырех рядовых и курильца, и что с ними сделалось – неизвестно; почему господин Рикорд, уверяя кунаширского начальника в миролюбивом расположении нашего императора к Японии, просит известить его, может ли он нас освободить сам, а если нет, то уведомил бы, как скоро может он надеяться получить на сие требование ответ японского правительства и где мы теперь находимся; а доколе он (господин Рикорд) такого уведомления не получит, до тех пор не оставит здешней гавани; в заключение же просит позволения налить на берегу свои бочки пресной водой, не имея нужды ни в чем другом.

Бумага господина Рикорда была написана учтиво и в пристойных выражениях, без всякого унижения. Напротив, упомянув, что покуда не дано ему будет удовлетворительного ответа, не оставит он гавани, показал он некоторую нужную в подобных случаях твердость.

Другая бумага была письмо господина Рикорда ко мне, в котором, извещая меня о своем прибытии в Кунашир, прописывает, что послал он к начальнику острова бумагу на русском языке с японским переводом касательно цели его прибытия, и что он в надежде и страхе ожидает ответа; между тем он не знает, жив ли я, и просит, буде японцы не позволят нам отвечать ему, то чтобы письмо его на той строке, в которой находится слово «жив», я надорвал и возвратил с посланным от него на берег японцем. Читая письмо от моего сотоварища по службе и искреннего друга, я был весьма тронут, да и господин Мур не мог скрыть своих чувств и с сей минуты стал со мной говорить ласковее и по-дружески.

По желанию японцев мы перевели им оба сии письма словесно, а потом велели они нам списать с них копии, которые мы по их же требованию взяли с собой, чтобы перевести их вместе с Кумаджеро письменно на японский язык, а оригиналы оставили они у себя.

Новость о прибытии нашей «Дианы» обрадовала всех моих товарищей. Письма господина Рикорда ясно показывали, что правительство наше не намерено принимать никаких насильственных мер, но желает миролюбивыми средствами убедить японцев в их ошибке, однако мы пребывали между страхом и надеждой, не зная, как японцы поступят. Мы просили их о позволении написать к господину Рикорду хотя одну строку, что мы живы. Они обещались доложить губернатору, но после сказали, что губернатор без предписания из столицы не может на это согласиться. Мы старались узнать от переводчика и от караульных, как японцы обходятся с нашими соотечественниками в Кунашире и дали ли они им какой-нибудь ответ, но они отзывались, что точно этого не знают, а думают, что дело идет хорошо. Между тем бумаги были переведены и тотчас отправлены в Эддо, а какое повеление послано к кунаширскому начальнику, нам не сказывали. Переводчик же Кумаджеро скоро после сего в разные дни нас известил, что господин Рикорд пришел не с одним судном, а с двумя, из коих одно о трех мачтах (это была «Диана»), а другое о двух, и что он спустил четверых японцев на берег одного после другого.

Эта последняя новость не предвещала доброго и крайне огорчила нас; она показывала, что японцы не дают никакого ответа господину Рикорду, а потому он и посылает к ним людей их одного после другого. В сие время господин Мур рассудил с нами помириться и прислал в книге под видом, что посылает оную ко мне для чтения, записочку, коей уведомил, будто один из стражей сказал ему за тайну, что на одном из наших судов 80 человек экипажу, а на другом – 40 и 4 женщины.

Наконец около 20 сентября пришли к нам два чиновника (шрабиягу) и сказали, что губернатор приказал им объявить нам об отбытии из Кунашира наших судов, которое последовало за несколько дней пред сим (по нашему расчету, они должны были уйти 10 или 11 сентября), и что писем ни к японцам, ни к нам не оставлено, иначе они тотчас бы их нам показали. Помолчав немного, чиновники продолжали, что суда наши остановили одно японское судно, шедшее с острова Итурупа в Кунашир, и взяли с него пять человек людей, которых и увезли с собой, и потому спрашивали они нас, с каким намерением наши суда это сделали. «Не знаем, – отвечали мы, – но думаем, что они хотят точно узнать об нашей участи, почему и взяли с собой несколько японцев, которых, верно, на будущий год привезут назад». – «Это правда, мы и сами так думаем!» – отвечали чиновники и ушли от нас.

Весть сия нас очень опечалила, а особливо потому, что мы не знали, каким образом наши суда взяли японцев: всех ли они забрали с судна, сколько их там осталось, то есть пять человек (когда Хвостов брал на Сахалине японское судно, то все люди с оного побросались в воду и пустились вплавь к берегу, кроме четверых, спрятавшихся внизу, которых он и взял; почему мы опасались, не то ли самое и теперь случилось) или более их на судне было, но прочие господином Рикордом оставлены; также неизвестно было нам, каким образом наши соотечественники с ними поступили и что сделали с японским судном.