Шракбек Кабылбаев - Синие шинели

Вокруг расстилалась равнина, не тронутая плугом. Клочки обработанной земли я видел только возле двух деревень, стоявших на нашем стокилометровом пути.

Шел 1926-й год. Нэп был в «расцвете». В захолустном уездном Акмолинске бойко торговали частники. В деревне, прикидываясь смирными, обрастали и набирали силу кулаки. Маловеры хныкали и шептались, что нэп укоренился, если не навсегда, то надолго. Советский аппарат в отдельных волостях уезда был еще слаб, нередко на руководящие посты в волисполкомы пробирались кулаки и гнули свою линию.

В пути мне невольно вспомнился разговор с секретарем укома партии Сухининым.

Нас (меня и еще одного комсомольца) вызвали в уездный комитет комсомола и дали направление на работу в уголовный розыск. Конечно, о деятельности этого учреждения мы не имели еще никакого представления.

— Пойдете бандитов ловить, — сказал секретарь укома комсомола Семенов.

А затем мы были приглашены в уком партии. Беседа была обстоятельной.

— Работа опасная, — говорил Сухинин, — но благородная. Книжки потом писать будут о вас. Преданность ваша нам известна. Сохраняйте чистоту комсомольского имени. Не зазнавайтесь, власть вам дается большая. Помните слова Дзержинского: «Тюрьмы нам нужны для капиталистов, контрреволюционеров, саботажников и бандитов, но не для трудящихся». Вы должны работать ради счастья и благополучия советского человека. У вас нет опыта, его у нас вообще пока мало. А услугами царских специалистов — жандармов, полицейских, сыщиков мы не пользуемся. Царские кадры чужды и враждебны нам. Опыт будете приобретать сами, — закончил секретарь укома и, пожав нам руки, отпустил.

Памятен и тот момент, когда нас ввели в кабинет, в котором предстояло работать. Это была большая комната, в которой стояли четыре стола. За двумя из них сидели угрюмые на вид люди в полувоенной форме, с наганами на боках. Прямо от двери на глухой стене был намалеван масляными красками черт, влево — Адам и Ева под яблоней… Только через два месяца нам удалось уговорить старых сотрудников и привести в порядок нашу служебную комнату; вместо «страшных и назидательных» картин мы повесили портрет Ильича.

В уезде было беспокойно. То и дело в деревнях, разбросанных по степи, обнаруживали убитых. Уничтожались иногда даже целые семьи. Преступники бесследно исчезали. Действовала какая-то хорошо замаскированная банда, не оставлявшая ни следов, ни свидетелей. Бандиты, как правило, брали только деньги и ценности.

Вот поэтому в октябре всем сотрудникам уголовного розыска дали задание — разъехаться по уезду и нащупать следы неизвестной банды. Только нащупать, но не предпринимать активных действий. Это было первое ответственное поручение, выпавшее на мою долю.

Вечерело, когда мы вброд переехали небольшую речку и поднялись на бугор.

Впереди открылась панорама невысокого горного кряжа, вершины сопок еще были освещены лучами заходящего солнца, а в долину уже опускался сумрак.

У подножия горы, километрах в трех от нас, раскинулось большое село Константиновка, там предстоял нам отдых и смена лошадей.

Мой возница остановил лошадей, осмотрел сбрую и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот здесь в прошлом году убили моего отца, — и кнутовищем показал влево от дороги. — Вон у того куста стоял стог сена. В него бандиты запрятали труп отца и телегу и подожгли. Был ветер, стог вспыхнул, и крестьяне прибежали его тушить, чтобы спасти другие скирды. Вот тут и нашли остатки трупа и железные части телеги. Приезжала милиция, осмотрела, протокол составила… Дня три пили самогон у богатых мужиков, с тем и уехали», — хмуро закончил Алексей и стал садиться на облучок.

Узнав, что я работник уголовного розыска, он рассказал мне, что в 1924 году в Константиновке останавливался большой и богатый табор цыган. После их отъезда оказался обворованным магазин единого потребительского общества (членами которого были в основном местные кулаки). Кулаки подняли почти всю деревню, вооружились кто чем мог — вилами, топорами, ружьями, — сели на коней, догнали цыган и всех мужчин, женщин и детей поубивали, а имущество — лошадей, ковры, телеги, сбрую, золото — поделили между собой.

— А слух по деревне ползет, что лавку-то ограбили сами же кулаки… Только вы один-то не беритесь за это дело, — предупредил меня Алексей. — Кулачье у нас такое: убьют — и концы в воду.

Заниматься этим делом, действительно, не входило в мой расчет, и я сказал Алексею, что не буду. А случай с табором действительно имел место, но виновные были преданы суду только в 1928 году.

Так за разговорами мы незаметно и въехали в село Константиновку, и Алексей пригласил меня ночевать к себе.

Семья его состояла из четырех человек — сестра пятнадцати лет, семилетний брат и мать. Вдова убитого угостила нас сытным деревенским ужином.

Утром Алексей неожиданно вызвался везти меня дальше, правда, на одной лошади. Я охотно согласился, меня это устраивало — ехать уже со знакомым парнем, с которым установились хорошие отношения.

Позавтракав, мы выехали из Константиновки и направились к хутору Дермень, где мне предстояло встретиться еще с одним работником уголовного розыска и уже вместе с ним продолжать путь.

Хутор был последним населенным пунктом Акмолинского уезда, дальше шел Павлодарский уезд. Располагался он в широкой пади, по которой протекала быстрая неглубокая речка. Хуторяне часто вели доходившие до драк споры со своими соседями-павлодарцами из-за сенокосных угодий. Как только я появился в сельском Совете, с этим вопросом и обратились ко мне крестьяне. Ответив, что у меня нет полномочий устанавливать границы и разрешать подобные споры, я стал наводить справки: нет ли кого в хуторе из уезда. Оказалось, никто не появлялся. Оставалось ждать. К вечеру дежурный сельсовета отвел меня с Алексеем на квартиру к местному жителю.

Когда мы зашли в дом, семья сидела за ужином. Хозяин дома — плотный мужчина среднего роста, с густой черной бородой, лет сорока пяти; жена выглядела лет на пятнадцать моложе, очень подвижная, красивая женщина. Детей не было.

Встретили нас неприветливо, особенно хозяин. Тем не менее к столу пригласили, и хозяйка нарезала нам хлеба и сала, налила чаю.

Узнав, что я из уездного центра, хозяйка стала интересоваться, какие есть в городе магазины, много ли товаров, какие цены. Хозяин спрашивал, нет ли с кем войны — с Англией или Францией. Ни радио, ни телефона в те годы не было, и я не удивлялся таким расспросам. Неторопливо отвечал, что знал. Алексей сидел молча.

Перед сном мы с ним вышли и направились к речке напоить лошадь, а заодно и размяться. Как только оказались у речки, я спросил Алексея, понравились ли ему наши хозяева.