Петр Козлов - Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Ежедневные отправления церковных служб и разных учений производятся в Гумбуме с удивительной точностью – во всем видно строгое соблюдение известного порядка, поддерживаемого твердой рукой властного начальника.

Выгодное географическое положение Гумбума. – Многочисленные паломники, в особенности в период праздников. – Отъезд в Донгэр; новое знакомство с этим городом. – Тангуты и тангутки на базаре. – Приобретение этнографических предметов. – Оставление лишнего багажа. – Верховье Донгэр-хэ. – Перевал Шара-хотул. – Встреча с предводителем аймака Чамру и приход на Куку-нор.

Как высокопочитаемый буддистами религиозный центр, Гумбум собирает в свои храмы в известные праздники богомольцев, стекающихся со всей Центральной Азии; здесь можно встретить не только обитателей Южной Монголии и Куку-нора, но даже и обитателей Северной Монголии, с одной стороны, и обитателей Тибета – с другой. Многие караваны паломников на пути в священную Лхасу считают своим долгом сначала поклониться святыням, тесно связанным с именем Цзонхавы, а затем уже, отдохнув два-три месяца в гостеприимной обители, отправляться в дальнейший трудный путь.

Монастырь Гумбум из года в год богатеет; его многочисленные стада рогатого скота, преимущественно яков, равно баранов и табуны лошадей, увеличиваются за счет широких приношений окрестных номадов, которые, кроме того, дарят храмам золото, серебро, парчу, шелковые ткани, мускус, не говоря уже о массовом привозе монастырской братии продуктов: цзамбы, муки, масла, соли и проч. Кроме добровольных пожертвований, Гумбум, как и все монастыри Амдо и Кама, получает еще ежегодно большой доход милостыней. Десятки монахов периодически отправляются в окрестные кочевья за подаянием и, предлагая туземцам хадаки, бурханы и разные безделушки, получают взамен этого богатые дары природы. По натуре своей гостеприимный номад не в силах никогда отказать просящему ламе и тем самым нарушить благочиние патриархального быта центральноазиатца.

Праздников в Гумбуме довольно много [203], и они длятся больший или меньший срок – периодами; едва оканчивается один, как начинается другой. В феврале буддисты справляют праздник нового года или «торжество истинной религии над ересью», сопровождающийся попеременно танцами, музыкой, театральными представлениями, иллюминацией; миряне и духовенство неизбежно соперничают при этом в благочестии и распущенности.

К концу новогодних торжеств в Гумбум прибывают с разных концов Монголии и Тибета особенно много паломников, спешащих к празднику цветов или масла. Монастырь очень скоро переполняется богомольцами, которые за неимением мест бывают принуждены разбивать лагерь вне Гумбума, на склонах прилежащих высот. Окрестности монастыря в несколько дней совершенно перерождаются и принимают вид сплошной ставки, пестрящей почти исключительно черными палатками тангутов или тибетцев. Ржание лошадей, рев верблюдов, хрюканье яков, лай собак и гул людских голосов сливаются в какой-то неопределенный глухой шум, которому оригинально вторят звуки труб, гонгов и ритмическое пение монахов.

Так как мне лично не удалось ни теперь, ни впоследствии наблюдать праздник цветов или масла, то будет уместно рекомендовать описание его, сделанное в свое время Рокхилем [204].

Следующим большим праздником в Гумбуме нужно считать торжество воплощения будды Шакьямуни, которое длится целый месяц: с начала апреля до первых дней мая. Характерной чертой этого праздника является множество процессий, двигающихся по всем улицам с изображением будды.

С наступлением осени начинается четвертый праздник – торжество воды, имеющий характер искупления и очищения от грехов посредством купанья и питья чистой воды. Этот праздник продолжается около трех недель.

Двадцать пятого числа десятого месяца – день праздника ламп и вместе с тем памятный день смерти или переселения в небеса великого Цзонхавы. Вечером перед изображениями всех божеств зажигаются иллюминации, на всех плоских кровлях также горят фонари, и весь монастырь становится похожим на далекое небо, усеянное звездами. По сиянию и блеску огней ламы гадают, делая предсказания на будущий год.

Но одним из самых любимых народом праздников является праздник шапок, когда на два, а то и на три дня ворота монастыря открываются для женщин [205]. В течение этих нескольких дней каждый мужчина имеет право подойти к женщине, встреченной им в стенах монастыря, и отнять у нее головной убор, который она, по уговору, должна снова получить от него следующей ночью самолично.

Кроме главнейших вышеописанных праздников, в Гумбуме совершается еще целый ряд различных религиозных церемоний, из которых упомянем лишь только две – церемонию на благо путешественников всего мира и ночное молебствие лам.

Двадцать пятого числа каждого месяца монахи Гумбума собираются на соседней горе и, совершив молитвы, разбрасывают по ветру многочисленные бумажные фигурки скачущих лошадей, которые разлетаются далеко-далеко во все стороны. Эти лошади волею будды настигают в пустыне усталых и измученных путников, при встрече с которыми тотчас превращаются в живых коней и таким образом спасают странников от гибели.

Самой оригинальной и глубокой по впечатлению церемонией нужно, однако, считать ночное молебствие лам. Около девяти-десяти часов вечера торжественная тишина спящего монастыря вдруг нарушается пронзительными звуками труб, жалобными завываниями священных раковин и гонгов и звоном колокольчиков.

Все население монастыря от мала до велика собирается на крышах своих домов, где возжигают грандиозные костры. Густые клубы дыма несутся к небесам. Ламы в молитвенных позах, стоя и сидя с поникшими головами, безостановочно шепчут вечную молитву ом-ма-ни-па-дмэ-хум, а миряне также непрерывно вертят свои молитвенные колеса – хурдэ. Многочисленные красные фонари, прикрепленные к длинным шестам, тихо покачиваются и феерически освещают оригинальные группы молящихся.

После полуночи эта ночная церемония внезапно обрывается всеобщим нечеловеческим воплем, который способен наполнить душу каждого непривычного посетителя каким-то непонятным чувством ужаса. Фонари и лампы в то же мгновение гаснут, и повсюду водворяется прежняя тишина и еще более глубокий мрак.