Петр Козлов - Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Богатые китайцы располагают участками в сто двадцать «му», землевладельцы средней руки довольствуются восемьюдесятью «му» [258], а бедняки – восьмью или десятью «му». Китайцы вообще любят землю [259]и возделывают ее с заботой и усердием, собирая средний урожай сам-восемь и больше. Первый пахарь на сухих полях в Гуй-дуе появляется седьмого – девятого февраля, а недели через две он уже обрабатывает землю, с осени «напоенную влагою». Система оросительных каналов у китайцев доведена до совершенства. Вдоль этих каналов красуются тополя (Populus Przewalskil и Р. Simoni), реже встречаются заросли хармыка, тальника или ивы (Salix babilonica) и облепихи, к которым в долине Хуан-хэ выше оазиса примешиваются кусты барбариса (Berberis caroli), а ниже – порядочные деревца тамарикса (Tamarix Pallasi). В самом оазисе по садам нередка сирень Syringa pubescens var. tibetica и шиповник или дикая роза (Rosa) [260].

По берегам быстрых прозрачных речек, омывающих оазис, всюду виднеются ряды мельниц, образцово работающих.

Из фруктовых деревьев в Гуй-дуе больше всего славятся груши (трех сортов), приносящие отличные плоды, в свою очередь также подразделяющиеся на сорта, а именно: тьян-ли – крепкие, сахаристые, несколько тяжелые для желудка груши; дунго-ли – идущие больше в мороженом виде, и, наконец, самые сладкие и сочные груши, известные под названием вуар-ли. Грушевые деревья имеются почти около каждой фанзы; состоятельные китайцы исчисляют свой доход в тридцать пять лан [261], средние обыватели – на половину меньше, а бедняки получают лишь одну четверть или даже одну пятую того, что имеют крестьяне средней руки.

Груши так же, как и прочие фрукты – абрикосы и черешни, сбываются в Синине, Гумбуме и даже в Лань-чжоу-фу, где они, как говорят, в цене.

Та часть населения Гуй-дуя, которая занимается скотоводством, разводит, главным образом, рогатый скот, баранов, яманов, ослов, мулов и лошадей; в городе многие обитатели имеют свиней, а куры составляют необходимое достояние каждого поселянина.

Гуйдуйские китайцы – народ скорее угрюмый, нежели веселый; пение можно услышать лишь изредка, да и то на устах молодежи, распевающей иногда по вечерам только для того, чтобы нарушить жуткую окружающую их тишину и заглушить собственный малодушный страх; так, по крайней мере, мне поясняли старые китайцы.

Мужчины большею частью крайне ленивы, медлительны и апатичны, а женщины, наоборот, чрезвычайно трудолюбивы и успешно исполняют все домашние и полевые работы; осеннею порою нам пришлось наблюдать женщин, сотнями занятых, помимо сбора сухих листьев, еще и кропотливым трудом по орошению пашен. Походка представительниц прекрасного пола легкая и грациозная; при встрече они держат себя очень приветливо и непрочь поболтать с посторонними. Китаянки не лишены известной доли гордости; среди них довольно обыкновенны случаи самоубийств [262], являющихся следствием стыда или какой-нибудь горькой обиды. Так, например, однажды в Гуй-дуе произошел следующий случай: молоденькая женщина, только недавно вышедшая замуж, проходила как-то летом вдоль поля, засеянного бобами; искусившись аппетитными овощами и не видя кругом ни одной живой души, она набрала их целую корзиночку и отправилась домой. В этот момент за ее спиной раздался грозный окрик мужчины, который, выбранив несчастную за воровство, ударил ее по лицу. Вернувшись к мужу, бедная женщина выбросила злосчастные бобы и, не показываясь никому на глаза, бесследно исчезла. Говорят, что с горькой печали она окончила жизнь в водах быстрой Хуан-хэ.

Одежда местных китайцев очень скромна, и в ней преобладает национальный синий цвет. Китаянки носят обычные темные штаны (щеголихи делают их фиолетовыми) и короткую красную курму, шитую на вате и отороченную пестрой тесьмой. Поверх красной курмы нередко одевается еще тонкий длинный синий халат, а в холодное время года – и черные широкие невыразимые. Женская обувь почти ничем не отличается от мужской, так как в Гуй-дуе китаянки не уродуют своих ног; лишь некоторые, особенно кокетливые дамы, подбивают к обыкновенной туфле еще второстепенную маленькую подошву, которая оставляет на земле еле заметный, словно детский, изящный след. Это делается с целью создать эмблему прежней маленькой ножки или, так называемой «золотой лилии» [263].

Живя в непосредственной близости с тангутами, гуйдуйские китайцы часто вступают с ними в кровное родство и с детства изучают тангутский язык; кроме того, в большинстве случаев они исповедуют буддийскую религию: Во время нашего пребывания в Вю-цзы-мяо я лично имел случай не один раз убедиться в том, с каким благоговением китайцы подходят к буддийским святыням.

Своих покойников местные обитатели хоронят на полях по углам, где впоследствии произрастает колючий кустарник – хармык.

Тангуты, с своей стороны, знают почти исключительно только свой родной язык; они управляются особым гуйдуйским старшиною-тангутом чан-ху, имеющим четырех помощников – бэй-ху. Кроме земледелия и скотоводства тангуты занимаются еще извозом, считающимся у них особой повинностью [264].

Хорошие отношения с местным населением. – Предсказание гэгэна в пользу экспедиции. – Симпатичная китайская администрация. – Птицы оазиса. – Театр. – Периодические почты. – Моя поездка в Чойбзэн-хит. – Гостеприимство чойбзэн-хутухты. – Попутное посещение Синина. – Гриф-монах. – Приезд Ц. Г. Бадмажапова, отрадная весть географического общества. – Новые перспективы. – Горячие ключи Чи-гу. – Новый год. – Сборы в зимний путь.

Обосновавшись в тихом и теплом оазисе Гуй-дуе, в лучшем и изолированном его китайском храме Вю-цзы-мяо, где мы рассчитывали провести мягкую гуйдуйскую зиму целиком, члены экспедиции очень скоро приобрели доверие местного населения. Не только китайцы, но и тангуты ближайших окрестностей часто со скуки наведывались к нам послушать граммофон [265], посмотреть на образ жизни русских путешественников и даже попросить медицинский совет. Из болезней чаще всего туземцы страдали всякими накожными лишаями, экземами, равно воспалением глаз, зобом и проч.

Поводом к особенному дружелюбию, проявленному гуйдуйцами к русским, послужило некое предсказание, сделанное весьма почитаемым в крае гэгэном. Старец поведал всем буддистам, что 1909 год будет благополучен и даст хороший урожай лишь в том случае, если с севера приедет в оазис «большой человек». По случайному совпадению приход экспедиции вполне соответствовал данным пророчества и, естественно, вызвал единодушный радостный подъем среди населения.