Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

В апреле он поставил себя в сложное положение: отправил розы обеим женщинами, а курьер перепутал адреса, и Лина получила розы, предназначавшиеся Стелле, а Стелла, соответственно, розы, которые должна была получить Лина. Он не особенно старался уладить этот вопрос, надеясь, что все решится само собой, а может, что одна из них разочаруется в нем. Не произошло ни того ни другого, и наконец он решил взять под контроль свои чувства к Стелле. Оценив странные отношения с актрисой, Сергей пришел к выводу, что шансов на успех у него не больше, чем у героя новой оперы, глупого рыцаря, который ищет счастья с героиней, девушкой, одержимой дьяволом.

Вот почему приглашение на обед в Богемском клубе получила Лина. Как правило, в клубе устраивались приемы без женщин, но в августе было сделано исключение: на обед в честь пианиста Гарольда Бауэра [79]членам клуба разрешили пригласить женщин. По мнению Лины, Сергею следовало пригласить ее вместе с матерью, но он допустил ошибку, объяснив, что на вечере в отеле Biltmore члены клуба будут с невестами, женами или сестрами. Ольга, чьи уши резануло слово «невеста», отказалась отпустить дочь на том основании, что у нее нет подходящего наряда.

Сергей умолял Ольгу изменить решение – «Ольга Владиславовна, вы что, не доверяете мне?» – и поклялся привести Лину домой к половине двенадцатого [80]. Но как только за ним закрылась дверь, Ольга изменила решение. «Ты действительно не понимаешь, что тебе нельзя идти с ним на прием?» – набросилась она на дочь. «Мама, мне нужно вечернее платье, и, в конце концов, мы будем там не одни. Там будет много музыкантов», – умоляюще сказала Лина. «Да, но люди решат, что ты его любовница» [81].

Лина настаивала на необходимости приобретения нового платья, рассудив, что даже «легкомысленные» девушки должны выглядеть хорошо – вслух она этого, разумеется, не сказала. Мать и дочь вместе выбрали розово-серебристое платье из ламе [82]. На обеде Лина чувствовала себя неуверенно, поскольку их с Сергеем посадили рядом с почетным гостем, Гарольдом Бауэром, и президентом клуба, Францем Кнайзелем [83]. За обедом обсуждалась музыка Сергея и других знаменитостей, почитаемых богемцами: Малера, Тосканини, Ферруччо Бузони, Пабло Казальса. Пианист Артур Рубинштейн, гастролировавший в то время в Соединенных Штатах, наклонившись к Сергею, шепнул: «Где ты нашел такую красотку?» [84]Лина, вспомнив предупреждение матери, покраснела.

Спустя шестьдесят лет Рубинштейн напомнит Лине о своем промахе и ее реакции на его слова. «Я, вероятно, один из оставшихся в живых людей, кто познакомился с вами еще до вашего замужества» [85].

В тот момент о супружестве не могло быть и речи. Даже летняя поездка в Европу оказалась под вопросом. Их последнее свидание прошло в городе Оранж, штат Нью-Джерси (подходящее место, учитывая название оперы), и 27 апреля 1920 года Сергей отправился в Париж. Он оставил Лине 150 долларов и дюжину роз, назвав это, в шутку, авансом за перевод на английский язык либретто «Любовь к трем апельсинам». Он больше надеялся на постановку оперы в лондонском Ковент-Гарден, чем в Чикагской опере.

В мае Лина писала Сергею письма, в которых не сдерживала бурных чувств, но ничего не сообщала о приезде во Францию. Она выражала готовность приехать, но в то же время жаловалась на проблемы с приобретением билета. Сергей истолковал это как признак неуверенности или, что еще хуже, охлаждения, хотя Лина выражала надежду на то, что их любовь не угаснет. Все получится, было бы желание, сердито отвечал Сергей, и вдруг появился билет на лайнер Touraine на 10 июня, который спустя десять дней прибыл в Гавр.

Ольга не могла сдержать слез при одной мысли о расставании с дочерью и отпустила Лину в Париж, только удостоверившись, что ее встретят близкие друзья семьи. Зельда и Генри Либман проводили лето в Европе, живя то во Флоренции, то в Париже. Они согласились встретить Лину в Гавре. Затем в начале осени за ней должны были приглядеть Карита Спенсер и Гасси Хиллайер Гарвин. 38-летняя Спенсер была коллегой Чарльза Джонстона. Эта женщина безумно любила театр, была видным специалистом по санскриту и другом В. Б. Йитса. Спенсер принимала участие в Первой мировой войне, и Лина вбила себе в голову, что она была пилотом, одной из первых женщин, севших за штурвал самолета. На самом деле она занималась более прозаическим делом, но тоже сопряженным с риском. Будучи председателем комитета Национальной гражданской федерации, она много ездила по Европе; о своих впечатлениях и переживаниях рассказала в книге под названием War Scenes I Shall Never Forget («Случаи на войне, которые я никогда не забуду»). Позже она была председателем комитета Food for France Fund, а секретарем была очень богатая 43-летняя Гасси Гарвин. Лина до такой степени восхищалась мисс Спенсер и миссис Гарвин, что ее мать даже стала ревновать ее к ним. Они были милыми и добрыми, и Ольга рассудила, что лучших опекунш не найти.

Однако в начале июня, когда вопрос, казалось, был решен, Ольга прибегла к эмоциональному шантажу: как только Лина собралась пойти за билетом, Ольга заболела какой-то таинственной болезнью. Сделали рентген, но он ничего не показал. Сергей предвидел нечто подобное. Это лишний раз убедило его в том, что Лине необходимо убежать от властной матери хотя бы на несколько месяцев.

Лина все-таки отправилась во Францию, одна; во время плавания она познакомилась со многими людьми, и капитан приглашал ее на обед. Либманы, как договаривались, встретили ее, отвезли в особняк Хаусмана на Rue du Bassano, в котором они жили в Париже. Они знакомили ее с достопримечательностями и всячески баловали, а в это время Сергей, волнуясь, ждал от нее известий. Лина была свободна – она больше не должна была сообщать матери, куда идет, и слушать бесконечные разговоры о своем падении и о том, что она, незамужняя девушка, связалась с непостоянным музыкантом. Но Лина не подозревала, что, уехав от собственной матери, возьмет на себя заботу о чужой. В отличие от Ольги, надуманная болезнь которой объяснялась беспокойством за дочь, Мария Прокофьева действительно нуждалась в медицинском лечении и уходе.

Марии, истощенной, с желтоватого цвета кожей, почти ослепшей от катаракты, удалось сбежать из России; ее имущество уместилось в два чемодана и сумку, в которой лежали документы, удостоверяющие личность, и несколько рукописей сына. Из Новороссийска, крупнейшего порта на Черном море, она отплыла в Константинополь вместе с побежденными солдатами белой армии. Затем попала в лагерь беженцев на Принцевых островах, где вместе с остальными ела жидкий суп из ведра и не знала, как избавиться от детей, у которых не было лучшего занятия, чем мучить испуганную старую женщину.

Тем временем Сергей бегал по бюрократическим инстанциям, сначала бельгийским, затем французским, собирая необходимые документы для переезда матери. Большую помощь оказали Сталь и другие знакомые в Париже, включая Игоря Стравинского. Получив визу и билет, Мария провела восемнадцать мучительных дней на переполненном пароходе – столько длилось путешествие из Константинополя в Марсель. Она прибыла, как и ожидал ее сын, 20 июня. Перед сходом на берег пассажиры прошли медицинский осмотр. Сгорбленная, растерянная Мария Прокофьева стояла к Сергею спиной, к тому же на ней были солнцезащитные очки, и в первый момент Сергей не узнал мать. Они встретились после двухлетней разлуки и остаток дня провели в Марселе, обмениваясь рассказами о России и Америке. На следующий день они приехали в Париж, где Сергея ждала телеграмма от Лины.