Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

Янакопулос исполнила романс Римского-Корсакова «Роза и соловей» в сопровождении разношерстного оркестра, состоявшего из безработных русских музыкантов, под управлением Модеста Альтшулера [58]. Так, по крайней мере, описала оркестр Лина, впервые услышав его на концерте в Карнеги-Холл 10 декабря – это было первое выступление Сергея в Нью-Йорке с оркестром, в которое был включен Первый концерт для фортепиано [59].

Лина, сидевшая рядом с матерью и Верой Данчаковой, испытывала волнение и благоговение, слушая концерт. В программе также была Вторая симфония Рахманинова и Скерцо для четырех фаготов Прокофьева, но они не произвели на Лину никакого впечатления. Она была под сильным впечатлением от флегматичной манеры поведения композитора, сочетавшейся со стремительной исполнительской техникой и странной манерой принимать овации. «Он был поразительно тонкий и худой, можно было подумать, что он сломается пополам, кланяясь публике; его движения были резкими, почти автоматическими», – вспоминала Лина. На Данчакову и Ольгу Прокофьев не произвел такого сильного впечатления, как на Лину. Они вежливо похлопали и стали подшучивать над Линой, говоря, что ей не столько понравилась музыка, сколько сам музыкант – правда, он не настолько хорош, чтобы внушить любовь с первого взгляда, особенно с задних рядов. Лина с возмущением отрицала романтический интерес. «Разве вы не понимаете? Это замечательно… какой ритм, какая красивая тема» [60]. Поддразнивания продолжались по пути домой, и в результате Лина поссорилась с матерью.

А Сергей после концерта решил расслабиться и пошел с несколькими друзьями пить пиво и есть сыр в ресторане поблизости.

Сергей и Лина впервые встретились два месяца спустя, 17 февраля 1919 года, после сольного концерта в Эолиан-Холл; на этот раз публика оказалась гораздо более благодарной и готовой к восприятию новой музыки. Лину пригласил Сталь, но она ничего не сказала матери, чтобы избежать поддразниваний. Однако тем самым Лина нарушила неписаное семейное правило – родители должны знать, куда она идет. Лина с таким восторгом отзывалась о музыке Сергея, что Сталь обещал познакомить их – ему это ничего не стоило, поскольку в это время они с Верой Янакопулос занимались переводом либретто оперы Прокофьева. После концерта супруги Сталь позвали Лину в артистическое фойе, чтобы познакомить с композитором. Сначала она для вида отказалась, но затем пошла за ними. Войдя в фойе, она увидела Сталя и Веру, беседующих с Сергеем. Он встретился с ней взглядом и улыбнулся. Сталь торжественно представил их друг другу, и тут Лина с ужасом поняла, что не может сказать ни слова, и дело было вовсе не в посредственном владении русским языком. Высокого, худощавого композитора в тот вечер окружали очаровательные дамы, а одна прямо-таки висла у него на руке. А когда поклонники разошлись, Сергей раскланялся и вместе с приятелем, Борисом Самойленко, отправился в ресторан. Позже он играл в бридж. В дневниковой записи за этот день Прокофьев ничего о Лине не написал.

Она осталась незамеченной среди многочисленных почитательниц таланта. Некоторые старались держаться в рамках приличий, но, как не уставали предупреждать Сергея представительницы старшего поколения, неосторожная связь с любой из них может сломать ему жизнь. Лина была воспитана матерью в строгих правилах и не собиралась их нарушать. Сергей флиртовал с Гертрудой Либман, красивой и порядочной девушкой, пока с характерной для американок прямотой она не объяснилась ему в любви. Испугавшись, он отступил, хотя встреч с Гертрудой было не избежать – Прокофьев наносил визиты ее родителям, известным нью-йоркским меценатам.

Дерзкая 21-летняя девушка, державшая Сергея под руку после концерта 17 февраля, представляла бо́льшую угрозу, чем Либман. Дагмара Годовская, темноволосая, черноглазая дочь польского пианиста и композитора Леопольда Годовского, была совершенно лишена застенчивости, поскольку в квартире отца на Риверсайд-Драйв не переводились гости [61].

Дагмара только начинала сниматься в немом кино. Роковая женщина и на экране, и в жизни, впоследствии она стала известна благодаря громким романам с известными людьми, в том числе с Рудольфом Валентино, Чарли Чаплином и Игорем Стравинским. Сергей, как и другие знаменитости, уступил ее сексуальным домогательствам; в дневнике он назвал ее «чертовкой» и в шутливой форме выразил сочувствие ее отцу, у которого не было никаких шансов удерживать ее под контролем [62]. Отношения прекратились, едва начавшись. «Я жила только для собственного удовольствия, – написала Дагмара в своей автобиографии, оплакивая блестящее прошлое, – и сама испортила свою жизнь» [63].

Гертруда спасла Сергея от беззастенчивой Дагмары и журналистов светской хроники, познакомив с еще одной поклонницей, 18-летней Стеллой Адлер. Сергей позволил Гертруде привести к нему домой Стеллу только после клятвенных заверений, что девушка хороша собой. Прокофьев был сражен красотой Стеллы. Она, как и Дагмара, была актрисой, но играла в основном в театре и не пользовалась такой популярностью, как Годовская. Зато впоследствии она завоевала известность не только в Соединенных Штатах, но и в Европе, затмив Дагмару. Дочь двух актеров еврейского театра, Стелла уже в четырехлетнем возрасте вышла на сцену. Кроме того, играла в Гранд-театре в Нижнем Ист-Сайде, школу же посещала только тогда, когда позволял рабочий график. Позже, в середине 1920-х, изучала теорию Константина Станиславского, одного из основателей Московского Художественного театра, сначала в Нью-Йорке, затем в Париже, где брала уроки у самого Станиславского. Основываясь на его теории, она разработала методику, получившую название «метод действия» [64]. Заявив о себе как об актрисе театра и кино и получив опыт преподавания в Школе социальных исследований в Нью-Йорке, Адлер открыла в 1949 году театральную студию. Среди ее учеников были Марлон Брандо и Роберт Де Ниро. «Ваше воображение – вот ваш главный талант, остальное – ерунда», – учила их Адлер [65].

Сергей сразу нашел ее очаровательной и описывал словами, которые вызывали в памяти картины импрессионистов. Она тоже влюбилась в него, однако давали о себе знать различия в характерах, а вскоре их разлучили обстоятельства. В конце 1919 года они уже разошлись – отношения, не начавшись, закончились. Оставив Сергея в подавленном, угнетенном состоянии, Стелла вместе с родителями отплыла в Лондон. Переживания сказались на работе Сергея. Вспоминая о Стелле, он встречался с их общими друзьями и на протяжении нескольких лет оплакивал разрыв – даже когда ухаживал за Линой. Ничто не могло заставить его забыть Стеллу, несмотря на то что шансов на воссоединение со временем становилось все меньше. К 1921 году его общение со Стеллой ограничивалось сардоническими записками. «В последнее время я редко думаю о тебе. Ты спрашивал обо мне. Теперь ты отвечаешь за последствия – в ответ эта глупая записка», – пишет ему Стелла. Она плохо владела словом, поскольку ушла из школы в шестнадцать лет [66]. Сергей отвечает: «Я приехал в Нью-Йорк неделю назад и очень расстроился, найдя твое письмо вместо тебя. Как это похоже на тебя: когда я в Нью-Йорке, ты спешишь в Лондон; когда я еду в Европу, ты возвращаешься в Нью-Йорк; когда я в Калифорнии, ты здесь; когда я возвращаюсь, ты едешь в Сан-Франциско; когда я обожаю тебя, ты безразлична». «Как бы то ни было, – признается он, – я скучаю по тебе» [67].