Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

В рассказах Таратуты тоже присутствуют неточности. Ее отправили в лагеря по обвинению в шпионаже в 1937 году, но Таратута была амнистирована за три года до окончания срока в 1954 году. По ее воспоминаниям, Лина была доброй женщиной, очень заботилась о личной гигиене и скучала по близким.

По воспоминаниям еще одного свидетеля, писателя Владимира Пентюхова, начальницу женской колонии в Абези звали майор Баба или Бабушка. «Это была пожилая высокая и тощая грудью женщина, по слухам старая дева. И еще говорили, что в девичестве она отбывала срок за какое-то хулиганство, а когда отбыла, устроилась на работу в ВОХР по охране заключенных. На этой службе она в чем-то отличилась, и ее перевели в женский лагерь надзирательницей. Там она доросла сначала до начальника надзорслужбы, а еще спустя какое-то время ее приняли в партию и назначили начальницей женской колонии. С тех пор и начальствует. И это у нее неплохо получается, поскольку ее коллектив работает без замечаний по работе и по быту» [523]. С какого-то времени майор Баба сняла ограничение на количество писем, которое разрешалось отправлять из лагеря, и Лина стала писать сыновьям чаще. Вести переписку со знакомыми не следовало, поскольку письмо, полученное от «врага народа», могло навлечь на адресата беду – его могли арестовать за участие в тайном сговоре. Лина не писала Сергею, и он не писал ей, но посылал деньги через Святослава и Олега. Лина грезила о нем, и однажды ей даже показалось, что она видела его в бригаде мужчин-заключенных. Он, вероятно, арестован из-за нее, решила Лина. Это было в 1953 году, незадолго до того, как Сергей скончался от внезапного обширного инсульта. После этого она часто видела его во сне, «улыбающегося и говорящего со мной и стремящегося сказать мне что-то важное, но о чем, я не знаю» [524].

Лина узнала о смерти мужа от одной из заключенных, которая была в библиотеке, когда по радио объявили, что «в Аргентине состоялся концерт памяти композитора Прокофьева. Лина Ивановна заплакала и, ни слова не говоря, пошла прочь» [525].

13 октября пришло подробное письмо от Святослава. Он поздравил мать с наступающим днем рождения – в Абезьском лагере Лине исполнилось 56 лет – и подробно рассказал обо всех новостях из своей жизни и жизни брата. Они с женой совершили поездку по Северному Кавказу и расписали стены своей комнаты в квартире; Олег женился на Софье Коровиной, детской писательнице, и они ждут ребенка. В январе 1954 года у Олега родился сын, Сергей Олегович Прокофьев, и Лина стала бабушкой. Святослав сообщил об отличной учебе Олега в педагогическом институте.

Затем Святослав неохотно сообщает о смерти отца, признавшись, что до сих пор не может прийти в себя. «5 марта папа был весел и хорошо чувствовал себя. Он работал над последними замечаниями к «Каменному цветку» – балет «Сказ о каменном цветке» – в связи с началом репетиций в Большом театре. Он даже выходил на прогулку с женой доктора. Но вечером он слег с ужасной головной болью, и ему становилось все труднее дышать. Паралич дыхания, кровоизлияние в мозг. Он долго не мучился – все произошло в течение часа» [526]. Следующую строку невозможно разобрать, она была зачеркнута цензором. К счастью, у Святослава сохранился черновик письма. Вот эта строка: «И ужасное – трагическое – совпадение: папа умер в тот же день и час, что и Сталин, – 5 марта в 9 вечера» [527]. В зачеркнутой цензором фразе можно было разобрать только слово «трагическое» [528].

Святослав рассказывал о приготовлениях к похоронам и высказал сожаление, что их с братом не вызвали раньше, и они не успели повидаться с отцом перед смертью. Жалел Святослав и о том, что в последние несколько лет они редко виделись. (В том, что им не дали знать, что отец умирает, Святослав обвинил Миру, однако во втором печалившем его обстоятельстве она была не виновата – Мира не препятствовала общению отца с сыновьями. Прокофьев был похоронен на Новодевичьем кладбище, а Сталин – в Мавзолее. По понятной причине в день прощания с Прокофьевым, 7 марта, в Центральном доме композиторов не было цветов. Один из соседей Прокофьева принес цветы в горшках – это были живые, а не мертвые цветы. По словам Святослава, музыканты со всех концов мира присылали телеграммы и письма с соболезнованиями, но, «к сожалению, их посылали на другой адрес» – на адрес Миры [529]. Он написал, что они с Надеждой ходили на концерты, посвященные памяти отца, что один из них вызвал воспоминание о концерте в ноябре 1937 года, когда Лина пела «Гадкого утенка», а дирижировал Сергей. Письмо заканчивалось сообщением, что Святослав отправил Лине посылку с нотами оперы «Снегурочка» Римского-Корсакова и продуктами. Они с Олегом по очереди отправляли матери в Абезь посылки с продуктами и одеждой.

Святослав с Олегом делали все возможное, чтобы добиться освобождения матери; писали ходатайства генеральному прокурору и в Министерство внутренних дел (бывший НКВД) [530]. В июне 1953 года от своего имени и от имени брата Олег отправил первое из ходатайств Лаврентию Берии, вдохновителю репрессий и ГУЛАГа. Всего через несколько дней после этого Берия и сам был арестован – очевидно, по приказу Хрущева [531]. Во славу коммунистической партии Берия руководил массовыми убийствами, изобретал методы пыток и получал садистское наслаждение, насилуя женщин-подозреваемых. Братья вынуждены были отправить ходатайство о пересмотре Лининого дела этому чудовищу, и отказ пришел уже через несколько дней после получения. Берия даже не рассматривал письма, в которых шла речь о судебной ошибке.

Олег, как и полагалось, написал, что не замечал ничего подозрительного в поведении матери, а отец, «лауреат Сталинских премий и народный артист РСФСР», умерший 5 марта 1953 года, «к сожалению, не смог осуществить свое желание обратиться с просьбой от имени мамы» [532]. Весной 1954 года Лина сама отправила запрос о пересмотре дела и получила отказ, поскольку обратилась не к тому человеку – Шостакович уже не был депутатом Верховного Совета РСФСР.

Летом Олег отдыхал в Коктебеле, в Крыму, и познакомился с Лией Соломоновной [533], женщиной, которая два с половиной года была вместе с Линой в Абезьском лагере. От нее он узнал, что Лину перевели в подразделение с более щадящими условиями. Кроме того, Лине сократили срок. Святослав с Олегом почти ничего не знали о деле матери и не были уверены, когда Лину должны выпустить. «Ее приговорили к 20 годам, – написал Олег брату. – В соответствии с постановлением срок сокращен в три раза – вот и считай, – хотя это все равно много» [534].

Однако была и хорошая новость – в новом лагере заключенных не отправляли на тяжелые работы. «Это, конечно, не санаторий», – объяснила Лия Олегу. Лагерь переполнен, условия отвратительные, но, «по крайней мере, не каторжный» [535]. После шести трудных лет жизнь наконец стала легче. Лина выполняла канцелярскую работу и пела народные песни – последние считались частью идеологического воспитания заключенных. Лина обучала пению трех женщин, разучивая с ними оперные арии. Ей разрешили читать газеты и книги – некоторые даже на иностранных языках. Это, конечно, были существенные послабления, однако и теперь Лина в каждом письме просила сыновей сделать все, «вытащить ее отсюда» [536].