Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!

«15.20. Золя и адвокат Лабори вышли из здания суда в 15.10. Они отправляются в автомобиле в Воскрессон. Служба охраны обеспечена до Пикардийского побережья. Толпа беснуется. Положение очень напряженное, но все обошлось благополучно».

Господин Мукен поправляет узел галстука. Схвачено пять анархистов, явившихся из Бельвиля и пригородов. Их главарю, Жану-Батисту Бруссулу, тридцать пять лет. Он заявил агентам: «Все вы дерьмо!» Жан Лази, двадцати лет, проживающий по улице Бельвиль, кричит: «Смерть фараонам!» — с таким же чувством, с каким друзья Деруледа кричали Золя: «Итальянец, убирайся в Венецию! Вон из Франции!» Потешный контраст между злобными физиономиями демонстрантов-националистов и изысканной руганью интеллигентов! Сейчас автомобиль, вероятно, подъезжает к Булонскому лесу. Префект полиции потирает руки и звонит министру по телефону:

— С Золя все в порядке. Улизнул.

— Поблагодарите от моего имени службу порядка, дорогой префект! — отвечает министр.

Тем временем Золя снова встречается у Шарпантье с братьями Клемансо, адвокатом Лабори, гравером Демуленом и несколькими друзьями. Завязывается ожесточенный спор:

— Золя, на суде мы исчерпали все свои возможности. Вас вскоре арестуют. Надо бежать из Франции.

— А мне на это наплевать! Я уже пожертвовал всем — работой, душевным покоем, так что вполне могу подарить и остаток своей свободы. Я предпочитаю тюрьму бегству. Никуда не поеду!

— Нужно уехать, — говорит Жорж Клемансо. — Из тактических соображений. Я реально смотрю на происходящее.

— О, я это знаю!

— Мы должны иметь возможность возобновить процесс в удобный для нас момент. В тюрьме вы не напишете еще одно «Я обвиняю!..».

Лабори, выходец из Реймса, уроженец Шампани, идеалист и в то же время реалист, объясняет писателю:

— Господин Золя, окончательный приговор по вашему процессу должен быть вынесен только после того, как начнется пересмотр Дела Дрейфуса! Если вы останетесь, то вам лично грозит тюремное заключение. Второй раз вам не удастся уйти из суда. Это последний шанс. Судопроизводство…

— Ох уж это судопроизводство! — повторяет Золя, как-то вдруг сникнув от усталости.

Теперь он колеблется в выборе между тюрьмой и изгнанием. И в конце концов уступает единодушному натиску друзей:

— Демулен, будьте добры, съездите за моей женой!

Вечером г-жа Золя привезла дорожный несессер Эмиля. Она побоялась взять чемодан, чтобы не возбуждать подозрений у полицейских. Золя был мрачен.

«18 июля навсегда останется страшной датой в моей жизни, когда я пожертвовал всем, что имел. 18 июля, подчиняясь тактическим требованиям и уступая настояниям моих товарищей по оружию, сражавшихся бок о бок со мною за честь Франции, я вынужден был оторваться от всего, что любил, от всего, к чему привыкли мой разум и мое сердце…»

Со временем между обеими семьями воцарился невеселый мир. Один-два раза в месяц, по четвергам, Эмиль и Александрина отправлялись на прогулку с детьми в Тюильри. Глядя на резвящихся Жака и Денизу, Александрина порой забывала, что это не ее дети. Теперь они меньше дичились этой дамы. Они усвоили, что при ней нельзя говорить о матери, только и всего. Эта дама всегда приносила им подарки.

Иногда Эмиль садился на велосипед и навещал Жанну и детей в Вернейе на Сене, где они проводили лето. Даже в самую палящую жару он отправлялся из Медана сразу же после завтрака и вскоре, улыбающийся и запыхавшийся, появлялся на улице Базенкур перед тяжелыми воротами, за которыми тянулся большой цветущий сад. Черт возьми, и от этого покоя ему приходилось отказываться в пятьдесят восемь лет! Что же делать! Ведь Гюго тоже…

В тот день в Вернейе царило необычное возбуждение. Репортеры следили за Жанной Розеро. Под вечер раздалось звякание колокольчика. В безумной тревоге Жанна бежит к дверям. Демулен принес записку от Золя:

«Париж, в понедельник вечером.

Дорогая жена, дело обернулось таким образом, что мне приходится ехать сегодня же вечером в Англию…»

У Жанны темнеет в глазах.

— Куда он едет?

— В Лондон. Я еду вслед за ним завтра. Напишите ему…

В 9 часов вечера Золя покидает Париж, увозя только зубную щетку, чернильницу, деньги, одолженные Жоржем Шарпантье, и несессер. Северный вокзал, расцвеченный великолепными июльскими красками, кажется зловещим. Золя не обедал. Он смотрит на пейзаж, пробегающий за телеграфными столбами, и вдруг шепчет: «Бедняжка Пемпен!» Это его собака.

Кале — мрачный порт. Море устричного цвета. Оно побелело от злобы. Когда Золя видит, как исчезают последние огни на французском берегу, глаза наполняются слезами. Во мраке, пахнущем йодом и солью, он в отчаянии стучит кулаком по лееру.

Ранним утром писатель прибывает в Викториа Стейшн и подбегает к извозчику, крикнув: «Отель „Гросвенор“!» Кучер удивлен. Золя повторяет адрес. Извозчик трогается и останавливается через несколько шагов перед гостиницей, которую указал Эмилю Клемансо. В кармане у писателя рекомендательное письмо от Жоржа Клемансо:

Г-ну адмиралу Макс. Нейтсбридж, Лондон.

Париж, 19 июля 1898 года.

Податель сего письма — Эмиль Золя.

К этому можно ничего не добавлять.

По-видимому, Золя не воспользовался этой рекомендацией.

В то время, как он прописывается в гостинице под прозрачным псевдонимом «г-н Паскаль» [178] Некогда другой изгнанник, живший в Лондоне в 1876 году, тоже назывался Паскалем. Это был Жюль Валлес, а самым активным его корреспондентом во Франции был Эмиль Золя. , «Орор» публикует под его именем статью, которой он никогда не писал: «В октябре я предстану перед моими судьями!».

Клемансо продолжает борьбу по-своему!

Сразу же по прибытии в Англию он пишет Эрнесту Вицетелли, своему переводчику:

«Не говорите никому на свете, а главное не сообщайте в газеты, что я в Лондоне. И сделайте одолжение — приезжайте ко мне завтра, в среду, к одиннадцати часам, в отель „Гросвенор“. Спросите г-на Паскаля. Помните — абсолютная тайна, так как дело очень важное».

А пока что взбешенный Золя бродит в одиночестве по Сент-Джеймс-парк. Он не знает английского языка. У него нет белья. Он входит в магазин, неподалеку от Букингемского дворца. На голове серая шляпа, на животе толстая цепочка от часов, на груди ленточка Почетного легиона. Он жестикулирует, показывая приказчику на запястья и на ноги. Тот упорно отказывается понять, что покупателю нужны манжеты и носки! Возможно, он делает это назло — от возмущения, что кто-то не знает его языка, или же от недостатка воображения. В общем англичанин отказывается понять язык жестов, и Золя с тяжелым сердцем возвращается в гостиницу.