Бруно Обри - Миллиардеры Ривьеры. Жизнь и нравы самых богатых и знаменитых на курортах Лазурного Берега Франции

В глубине души Мари-Лина любит свою профессию и своих миллиардеров. «Они относятся ко мне с большим уважением. Я их доверенное лицо, а не подружка…» – с любовью говорит она в заключение своего рассказа. Потом она с волнением в голосе рассказывает об одном двадцатичетырехлетнем предпринимателе. «Я называю его „мой принц“». Мари-Лина, посланница благополучия, хочет заново научить своих клиентов приручать время, «расслабляться», «забывать про мобильный телефон». «Находясь у их изголовья, я становлюсь „своей“. Это как театр… А потом, как только сеанс заканчивается, если я встречаюсь с ними, они как будто не узнают меня. Они возвращаются в свой мир».

Глава 8

Легенды века: воспоминания, воспоминания

Когда-то Ницца была главным городом бедного промышленного графства, которое во второй половине XIX века вошло в состав Франции. В графстве Ницца были макаронные фабрики, табачные мануфактуры и заводы по производству станков. По нему передвигались на фелуках вдоль берегов. Но потом Французская Ривьера получила название Лазурный Берег из уст поэта и писателя Стефана Льежара, большого англомана, который назвал ее так, отдыхая летом в Сен-Тропе. Сюда стали регулярно приезжать на отдых аристократы, миллиардеры и другие богатые люди, которых привлекал мягкий климат этих мест, особенно теплые зимы. Потом на этот берег накатывались волны отдыхающих – сначала русская волна, потом английская, их следы сохранились в названиях бульвар Царевича или Променад-дез-Англе. И постепенно богатые приезжие превратили эти края в свое постоянное место обитания. Это произошло в начале XX века. Каннский фестиваль, Брижит Бардо, нефтяные принцы, Монако, азартные игры окончательно закрепили за Лазурным Берегом его репутацию. От отцов к сыновьям передаются из уст в уста рассказы и анекдоты о необыкновенной жизни этих гостей Берега…

Старики говорят, что когда-то туристическим сезоном была зима. В своей монографии о тех временах, когда в Ницце танцевали вальс великие князья, Поль Ожье, коренной житель Ниццы по рождению и предкам (его отец был врачом у Анри Негреско), рассказывает о том, как 17 октября 1859 года ее величество вдовствующая императрица России приехала в этот город на последний сезон перед присоединением Ниццы к Франции. «Она въехала в город примерно в 13 часов, без фанфар и салюта из пушек, в закрытой карете, за которой следовали около десяти других экипажей, в которых ехала ее свита и высшие представители власти города и провинции». Рассказ продолжается так: «Ее величество проехала через город и заняла виллу, на которой должна была жить во время своего пребывания в Ницце. Эта вилла была не совсем чужой для нее, поскольку принадлежала русской даме – графине Орестис, урожденной Чихачевой» [118]. Автор также отмечает, что тогда «русское влияние и образы русского искусства распространялись все шире». «Именно в то время Жюль Берн приехал в Антиб к своему другу Деннери… и переработал там для театра свой роман „Мишель Строгов“». В Каннах и Ницце осталось много следов присутствия там в эти годы русских аристократов. Но после Октябрьской революции 1917 года место летнего императорского отдыха стало местом изгнания для белых. Через сто лет после этих событий Жан-Жак Деполи находит сходство «между эпохами и стилями, между прежними принцами-аристократами империи царей и новыми русскими принцами-олигархами» [119]и, кажется, находит между историческим прошлым и настоящим причинно-следственную связь.

Что же касается англичан – второй категории состоятельных и родовитых первопроходцев Французской Ривьеры, то Поль Ожье с наслаждением рассказывает о неприятной истории, которая случилась у герцога Девонширского с художником барбизонской школы Феликсом Зимом. «Именно так, прогуливаясь вдоль берега моря, знаменитый британский джентльмен, герцог Девонширский, встретился с художником Зимом. Однажды, когда Зим рисовал на набережной Поншетт, герцог Девонширский остановился перед ним, подошел ближе, похвалил художника и заказал ему картину. За этим заказом последовало много других, и герцог щедро платил Зиму, а тот брал золотые монеты, не считая.

Опьянев от доставшихся ему денег, художник вовсю проматывал их, много пил, нанял экипаж и упряжку лошадей и скакал в этом экипаже во весь опор по Барской дороге – знаменитой Променад-дез-Англе. Во время одной из своих бешеных скачек его экипаж столкнулся с другой каретой, та опрокинулась в канаву, а экипаж самого Зима накренился набок. Из пострадавшей кареты с большим трудом выбрался мужчина. Это был герцог Девонширский. Увидев, в каком состоянии находится Зим, он с упреком воскликнул: „Ох! Зим! И на мои деньги!“» [120]

Лазурный Берег гордо и весело разматывает клубок своих воспоминаний, где исторические события чередуются с анекдотами. В этих воспоминаниях встречаются друг с другом знаменитые и богатые люди, но иногда в них попадают и простые люди, словно колдовством заброшенные в сказку, в которой живут феи и прекрасные принцы, но есть и ведьмы. Память Берега – что-то вроде мифологии, события которой происходили в действительности. В его мифах оказываются рядом деньги, власть, любовь и ненависть…

Жан Андриетти поступил на службу в отель «Карлтон» в 1952 году благодаря румынской принцессе из рода Гика, которая прославилась во время Сопротивления. «Мои родители охраняли ее имение», – напомнил он в день своего ухода на пенсию, проработав в этом каннском отеле сорок пять лет [121]. Жанно был «водителем принцев и принцем водителей». Побывав грумом, лифтером и водителем, он завершил свою карьеру на крыльце отеля и за рулем автомобилей своих «клиентов», в почетном звании «первого водителя». Это была вершина славы того, кто был первым по счету водителем автомобилей в истории отеля. По случаю выхода на пенсию он рассказал для Nice-Matin о нескольких произошедших с ним неприятных случаях. Например, о вечере, который он провел в игорных домах набережной Круазетт, следуя за принцем Мора и Арагоном, братом королевы Фабиолы, супруги бельгийского короля Бодуэна.

Принц остался без денег и был вынужден продать свой «кадиллак» на каннском рынке подержанных вещей, а потом вернуться в Испанию поездом в вагоне третьего класса. «Это было время, когда Грейс Келли снималась в фильме „Поймать вора“ и когда Хичкок каждый вечер заставлял нас мчаться на центральную почту и отправлять телеграммы длиной максимум шестьсот слов (слова мы должны были считать), чтобы сообщить на студию обо всем, что произошло за день». В руках у «первого водителя» побывали все звезды кино – или, по крайней мере, их машины. Его любимыми клиентками были Рита Хейворт, Лиз Тейлор и Джина Лоллобриджида. От Джины он терял голову настолько, что однажды прищемил себе обе ладони дверью автомобиля. Красавицу Софи Лорен он тогда, как опытный профессионал, сравнивал с автомобилем «бентли». «Первым „роллсом“ у меня был „фантом“ 1937 года, принадлежавший Хорнби, американскому королю электропоездов, а самым экстравагантным „роллсом“ – автомобиль Нубаря Гюльбенкяна (нефтяного магната, который умер в Каннах в 1972 году). У этой машины была прозрачная крыша, чтобы все знали, кто ее владелец». В этом парке сказочных автомобилей имелись и такие, которые были для Жанно кошмаром, – красные красавцы «феррари», из которых ему было трудно вылезать. Еще один автомобиль-седан, которого Жанно боялся, – «ламборгини-каунтач», из которого «почти ничего не видно, когда едешь задним ходом».