Ричард Хаммонд - На краю (в сокращении)

— Мы не можем, Ричард, — отвечала я. — Это больница, ты — пациент. Курить здесь запрещено, пить пиво — тем более.

— Да ладно тебе! — отвечал Ричард. — Я знаю, пива ты раздобудешь. А у меня есть «Мальборо». — И он начинал рыться в своей сумке.

— У тебя нет сигарет, — говорила я.

— Есть, я помню.

— Ричард, здесь запрещено курить.

— А знаешь, чего мне хочется? — снова начинал он. — Выйти с тобой на балкон, выпить пивка, покурить.

Всякий раз, когда начиналась такая беседа, мне нужно было ее как-то закончить — иначе мне было не уйти. Иначе бы он так и считал, что за окном балкон, а это было крайне опасно. Еще я боялась, что он раздобудет сигареты. Я решила бросить курить — чтобы его не будоражил запах табака.

Разговор о сигаретах длился минут по десять и повторялся, с небольшими изменениями, постоянно. Вот один из них:

Ричард: Я вот что подумал… Знаешь, чего бы мне очень хотелось?

Я: Нет. Чего же?

Ричард: Здорово было бы погулять где-нибудь за городом, посидеть под деревцем. Вдвоем.

Я: Да, это было бы здорово.

Я тут же представила, как мы романтично расположились под сенью старого дуба.

Ричард: А в ручье бы охлаждалась бутылка белого вина.

Я: Чудесно.

Ричард: И пачка «Мальборо».

Одно из самых приятных воспоминаний о том периоде — это безудержное счастье, которое я испытала, когда он вернулся. Он был ужасно инфантилен, все забывал, капризничал, но это был именно Ричард, и тогда я, наверное, любила его больше всего. В глубине души я боялась, что он потеряется навсегда. Но он все-таки вернулся.

Тогда Ричарда еще преследовали сильные головные боли, и ему регулярно давали морфий и еще кучу всяких лекарств. Он старался преодолеть боль, не хотел пить таблетки, но медсестры говорили, что нужно облегчать себе жизнь. И он их слушался.

Ричард был совершенно вымотан, и сестры сказали, что он проспит всю ночь. Они настаивали, чтобы я как следует выспалась, да я и сама понимала, что это необходимо. В половине десятого вечера я ушла из больницы, отправилась на такси в гостиницу, где остановились все родственники. Я туда попала впервые.

Я что-то съела с родителями Ричарда, а через час приехал Ник с семьей. Мы все были рады повидаться, только вот повод был совсем не радостный. Мы все волновались, и я хотела быть только в одном месте — рядом с Ричардом. Однако мне дали задание выспаться, и я вскоре отправилась в постель.

Спала я отвратительно и в половине седьмого уже была одета. Когда я ехала в такси, позвонили из больницы. Ричард проснулся и, не увидев меня, расстроился. Видно, он устроил настоящий скандал, раз сестры даже позвонили мне. Я твердо решила больше в гостинице не ночевать.

Такси ехало целую вечность. Я сидела, зажав в кулаке деньги, — чтобы сразу расплатиться и бежать в палату. Снова зазвонил телефон.

— Минди, Ричард сильно разволновался. Ты скоро приедешь?

— Через пятнадцать минут. Скажите ему, я уже в пути.

— Хорошо, дорогая. Не беспокойся.

Но как мне было не беспокоиться? Я не могла себе простить, что заставила его страдать. Как я могла так эгоистично поступить? Едва машина остановилась, я пулей выскочила из нее и кинулась к лифтам.

Палата Ричарда была на седьмом этаже, и лифт полз туда целую вечность. Я пронеслась мимо поста медсестры и влетела в палату.

— Привет!

— Привет! — просиял Ричард. — Как здорово, что ты вернулась!

Мы крепко обнялись. Уж не знаю, насколько путаное у него было сознание. Может, он действительно испугался, что я не вернусь. Посттравматическая амнезия — странная штука. Большую часть времени память у него была как у золотой рыбки (пять секунд). Из прошлого он помнил обрывки, после аварии — почти ничего. Он не мог положиться на свой разум, а это очень страшно. В медицине такое состояние называется спутанностью сознания. Одно он знал твердо — я его союзник. Не был только уверен, существую ли я на самом деле или являюсь плодом его воображения. Ему рассказали об аварии, в которой он выжил, хотя по всему должен был погибнуть. Никаких видимых подтверждений этому не было — разве что синяки и странное ощущение в голове — как будто он был под наркотиками. Он смутно узнавал знакомых, но не мог толком ничего про них вспомнить. Вдобавок его держали пленником в крохотной комнате.

Трудно описать, как развивались наши отношения и какой это был страшный процесс. Ричард продирался сквозь свои чувства и ощущения и пытался вычислить, какое все это имеет отношение к нам. Мне кажется, он принял тот факт, что я — его жена. Я постоянно говорила ему:

— Если тебя что-то беспокоит, если у тебя есть вопросы, задавай их. Я скажу тебе правду.

Очень часто те, кто приходил его навестить, не понимали, насколько важно говорить с ним серьезно. Он задавал вопрос, который казался им глупым, и вместо того, чтобы все спокойно объяснить, они начинали шутить.

Например, как-то раз он спросил:

— А где вечеринка? Куда все идут?

А ему ответили:

— Да это наверху. Мы там так оттягиваемся.

Я тут же вмешалась и сказала Ричарду, что никакой вечеринки нет. Такие вот шуточки только больше его путали. Я-то проводила с ним все время и знала, как важно каждое слово. Я думала, прежде чем ответить на его вопрос, научилась терпению. Но всем, кто общается с таким человеком, не объяснить, какой это сложный процесс, тем более что человек с виду выглядит совершенно нормальным.

Я была с Ричардом практически неразлучна. После того утра я уходила из палаты, только если он спал или к нему кто-то приходил. Причем когда он спал, я приклеивала скотчем записку на экран телевизора — сообщала, куда ушла и когда вернусь.

Я спускалась вниз, покупала в киоске то, что ему нравилось, — автомобильные журналы, сладости. Джеймс Мэй оставил ему «Авто трейд». Они оба обожали играть в покупку машин. Выбирали все, что им понравится. Но, увы, хоть я и клала журнал на самое видное место, он его даже не открывал. Это был не прежний Ричард Хаммонд, и я очень боялась, что ему прежним уже и не стать.

Как-то раз, вернувшись из киоска, я с удивлением увидела, что Ричард говорит по телефону. Он откопал у себя в сумке мобильный (батарейку я спрятала). А батарейку взял из моего мобильного.

Когда я вошла, он тут же закончил разговор и покраснел.

— С кем это ты? — спросила я как бы между прочим.

— Да так, с одним приятелем.

— Понятно. Хочешь посмотреть, что я купила?

Я стала показывать покупки, а о телефонном звонке больше не упоминала. Вскоре пришла медсестра, дала ему лекарство, и он заснул.

Как только он захрапел, я взяла телефоны и тихонько выскользнула из палаты. Включила оба, и мой тут же зазвонил. Это был редактор из «Миррор». Мы с ним постоянно общались после аварии, но сейчас он позвонил, потому что, как он выразился, «мы тут с Ричардом поболтали, и я хотел уточнить все с вами, прежде чем текст пойдет в печать».