Людвик Свобода - От Бузулука до Праги

Советский машинист отцепил состав от вагона с боеприпасами и оттащил его подальше, затем отцепил и паровоз от вагонов. С высоты это должно было выглядеть так, будто состав разметало бомбардировкой. Благодаря хладнокровию и сметливости машиниста эшелон был спасен от полного уничтожения.

Оперировать мы начали на импровизированном столе, наскоро сколоченном из каких-то ящиков, поверх которых положили выломанную дверь. Вот и все. Нас было шестеро: три девушки, Печора, Кноп и я как хирург. Перевязочного материала не хватало, много его потеряли во время налета. Мы телеграфировали советским органам здравоохранения, прося их помочь. Теперь все зависело от наших темпов. Кое-кто умер прежде, чем попал на операционный стол. Пока мы стерилизовали инструменты, колхозницы и работники совхоза принесли солому, а наши бойцы - плащ-палатки и одеяла, из которых соорудили койки для тяжелораненых. Оперировали всю ночь до 11 часов утра.

Умер четарж Гауснер из Остравы. От тяжелой контузии у него произошло кровоизлияние в мозг.

В полночь на операционный стол положили Оту Геллера. У него были раздроблены обе ноги. Он слегка приподнялся, поглядел на свои изуродованные ноги и молча лег. Он потерял так много крови, что его нельзя было оперировать.

Геллер с трудом вытащил часы, которые лежали у него в кармане, подал мне и что-то прошептал. Я подставил ухо к его бледно-синим губам, чтобы что-нибудь понять.

- Армин, это часы моей матери. Если увидишь ее в Праге, отдай и поклонись от меня...

Часы у меня в пилотке. Ота не дышит. Его унесли. Я не заметил, кто. Кажется, Печора и Кноп.

Принесли еще одного бойца с тяжелыми ранами на обеих ногах, к счастью, в нижней части. Одну ногу я решил ампутировать до колена, на другой кровеносные сосуды не были повреждены, и сестра залила ее сульфонамидом и перевязала. Согласно правилам советской полевой хирургии такую рану я не имел права зашивать, ибо не исключалась вторичная инфекция. Я и сейчас ясно вижу того бойца. Бледный, подавленный, кожа высохшая, температура низкая... Пока он в таком состоянии, об операции не могло быть и речи. Я подготовил противошоковые средства, чтобы он не умер тут же на столе, сделал инъекцию морфия, дал ему немного водки и распорядился укутать его в одеяло. Затем все шло, как при обычной операции в нормальных условиях: наркоз, ампутация ноги ниже колена, наложение швов... Он был так молод, этот парень. И он выжил. Как это чудесно, когда врачу удается спасти умирающего.

А наш мальчонка Толя? Ему первому была оказана помощь. Свою очередь ему уступили даже те, которые, как говорится, стояли одной ногой в могиле. Когда он выходил из нашей операционной, гордясь своей забинтованной левой рукой, раненые провожали его ласковым взглядом.

Колхозники принесли чай и кашу, сваренную из последних остатков крупы, которую им удалось уберечь от фашистов. На "кукурузнике" прилетели четыре советских медработника. Вскоре прибыл и командир бригады, белый как полотно. Он обошел раненых, руки его заметно дрожали. Для эвакуации раненых были предоставлены два газика.

В 17.00 машины выехали из Прилук в Нежин, в советский хирургический госпиталь. Там умерло еще три человека, в том числе и четарж доктор Бахрих. Остальных удалось спасти.

С нашим дивизионом ехал бронебойщик - славный, добродушный верзила, русский чех Карел Вольф, в прошлом учитель. Когда я готовился выехать в Нежин, он неожиданно обратился ко мне:

- Доктор, возьмите меня с собой.

- Что за спешка? Почему именно теперь, Карел?

- Возьмите, пожалуйста! Конечно, если у вас есть место в машине... Я сам из Нежина, у меня там семья, - тихо добавил он.

Не вдаваясь в подробности, я согласился.

Когда мы ехали, он сиял от счастья.

Прошло около четырех часов, пока я управился с делами в госпитале. Когда я вышел, Карел уже поджидал меня на улице, как мы условились. Но в первый момент я его не узнал, так он за это время изменился. Сейчас передо мной был совсем другой человек.

- Что случилось, Карел?

- А...

Он безнадежно махнул рукой и молча двинулся к нашему газику, словно опасаясь, что его задержат. И вот мы сидим рядом в кабине.

- Родителей моих убили немцы, а жена изменила, убежала с фашистами, вдруг проговорил он глухо.

Шофер даже притормозил.

- А дети?

- О детях не знаю ничего, никто не знает.

Больше Карел не произнес ни слова, мы тоже молчали, не расспрашивали его и по возвращении в дивизион. Только с той самой поры Карел Вольф добровольно вызывался в разведку и на другие самые ответственные и опасные задания. Как-то раз его не хотели пускать, но он настаивал так упорно, что добился своего. С этого задания Карел не вернулся. Его убили в ночном бою при столкновении с вражеской разведкой у Острожан под Жашковом, тогда он уничтожил нескольких гитлеровцев.

Погибших во время воздушного налета товарищей мы похоронили в братской могиле. Там они спят и поныне: Юрай Лешко, доктор Бахрих, Ота Геллер, Камлер, Мерунка, Гауснер, Трухлы, Ян Фишер, Васил Антал, Михаил Богдан, командир 2-й батареи инженер Эрвин Фальтер, Горский и многие другие.

На этом месте, под тополем у дороги, мы поставили дубовый крест. Сколько таких могил на русской земле! И тут же над братской могилой мы поклялись отомстить врагу. Гибель товарищей усилила нашу ненависть, удвоила силы. Мы отправились дальше к линии фронта, чтобы сдержать клятву. С тех пор жители Яхновщины любовно оберегают эту могилу.

А Толя Миронов?

Он остался в Нежине, но потом, по излечении, возвратился в бригаду вместе с другими бойцами и пробыл у нас еще два месяца. Приехав к нам, он нашел товарища, мальчика на голову выше его. Этот паренек прибился к бригаде где-то в походе, сейчас уже не помню, где и как. Знаю, только, что мы звали его "Морячком". Позднее советские товарищи отправили обоих мальчиков в суворовское училище. Сейчас каждому из них по 28 лет. Где же они, как живут? Может быть, прочитав эти строки, они откликнутся и дадут о себе знать. Может, Анатолий Миронов, ныне уже лейтенант или капитан Советской Армии, вспомнит; как ходил с нашими артиллеристами на наблюдательный пункт, как в бинокль наблюдал за разрывами снарядов и со знанием дела говорил: "Недолет", "А вот теперь здорово!". Он ликовал, когда снаряд попадал в цель.

Желаю вам счастья, ребята.

3. На Днепре

17 октября 1943 года последние подразделения 1-й Чехословацкой бригады прибыли в район сосредоточения. Вот мы и в сборе. Только все ли? Нет, с нами нет многих из тех, кто подвергся бомбардировке в Яхновщине. Некоторые из них еще прибудут, но 54 наших товарища не вернутся никогда.

Наступила ночь на 20 октября. Бригада, имея в авангарде танковый батальон, двинулась дальше на запад, в направлении на Калиту. Пехотные батальоны у местечка Свиноеды переправились через Десну и вступили в район недавних ожесточенных боев. Командиры развернули полевые карты. На картах населенные пункты, а тут одни развалины и пепелища, там - дома, а тут землянки, в которых ютятся женщины и дети. На месте некогда уютных жилищ возвышались теперь лишь трубы печей. Но мы верим: настанет время, когда здесь снова будут дома, более красивые и благоустроенные. А пока куда ни глянешь - всюду Лидице и Лежаки. Все ближе и ближе к левому берегу Днепра подходит чехословацкая бригада, бомбардируемая немецкими воздушными пиратами и приветствуемая гражданским населением и бойцами Советской Армии, которые продвигаются на запад, как неукротимый и грозный поток, как воплощение надежды и свободы.