Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Проведенный выше анализ немецкой ментальности, подводящий нас непосредственно к Гитлеру, будет неполным, если мы не сумеем показать, что даже за безумством национального эгоизма, за историческими и культурными чудачествами, за отрицанием всего, что ассоциировалось с «современностью», стояло некое искреннее устремление, искреннее искание. Да, в конечном счете победили извращенные иллюзии, но трагедия заключалась в том, что даже в тяжелейшие годы великие культурные и духовные ценности Германии были по-прежнему живы, но были подавлены некими силами. Мы видели, как эти силы становились все более могущественными, и нам еще предстоит понять их природу.

В книге Дж. П. Стерна «Гитлер: фюрер и народ» одна из глав, описывающая развитие Германии вплоть до Третьего рейха, называется «Общество, тоскующее по запредельному». Здесь он пишет: «Теперь немцы ищут ответа именно религиозного, то есть тотального и абсолютного, предмета веры, а не благоразумных размышлений. И так как они ищут вещи единой, “тотальной”, их “идеализм” может показаться совершенно несовместимым с преследованием материальных целей. Да, они искали не ответа, а спасения, однако не в смысле подмены их материальных интересов чем-то потусторонним, а в смысле оправдания и сакрализации этих интересов» 285.

«Многие умы во времена Веймарской республики искали “третий путь”, отличный от капитализма и марксизма, – пишет Джордж Моссе. – И раньше, в годы предшествующие Первой мировой войне, люди задавались сходными вопросами – быть может, скорее в умозрительном, чем в практическом плане, но не менее серьезно. Вне всякого сомнения, поиск практически осуществимого “третьего пути” был важнейшей частью фолькистских исканий… Разочарованные в реальном мире, немецкие мыслители искали возможности вывести Народ из ограничений времени. Они были полны решимости освободить его от оков материалистической цивилизации, навязанной государством, которое было совершенно слепо к духовным нуждам Народа. В послевоенное время проблема “третьего пути” вновь выходит на первый план… Повсюду в Европе это стремление отыскать “третий путь” использовалось фашизмом… Какой бы ни была предложенная сторонниками “третьего пути” альтернатива, ее основы всегда были метафизическими. В 1920-е годы интеллектуалы считали грядущую германскую революцию прежде всего революцией духовной…

Мёллер ван дер Брюк в своей знаменитой работе “Третий рейх” (которую он поначалу хотел назвать “Третий путь”) писал, что Германия – это “новая нация”, отличная от перезрелых «старых наций», нация с особой судьбой. Это страна будущего, которая пока не смогла развить свои особенности и реализовать свое истинное величие. Ван дер Брюк провозгласил, что главное, чего до сих пор не хватало, что было причиной недавних поражений [1918 года], – это отсутствие милленаристского идеала [16] Милленаризм – вера в установление тысячелетнего царства добра в результате победы над силами зла после второго пришествия. – Прим. пер. . Он утверждал, что “новая” Германия должна вдохновляться идеалами германского прошлого и мыслью о будущем величии, что нужно оживить и приспособить к современным условиям традиции средневекового мессианства. Необходимо расстаться с современным материализмом, современным обществом и современной наукой, германская душа должна подняться ввысь и идти свободными путями Духа… Ван дер Брюк стоял за революцию истинно духовную» 286.

«Либеральным и миролюбивым буржуа, воспитанным в духе европейского рационализма, фашисты… противопоставили культ чувств, эмоций, силы, долга, самопожертвования, культ героических добродетелей, – пишет Зев Штернелл. – Фашизм расцветает в атмосфере новой послевоенной этики, зародившейся накануне войны: страстного желания служить, культа силы, приказа и повиновения, коллективной веры и самоотречения. Фашизм – это приключение и, как и у Сореля, “действие и ничего кроме действия”… То, что в первую декаду XX столетия являлось всего лишь теоретическим аспектом социального дарвинизма, после войны для поколения, пережившего окопную бойню, стало реальным опытом и идеалом поведения. Бывшие военные считали, что на них возложена духовная миссия передать этот уникальный опыт всему обществу, запечатлеть в его сознании героические добродетели воина, а именно дисциплину, самопожертвование, самоотречение и чувство боевого братства» 287.

Если наложить друг на друга перечисленные Штернеллом характеристики, получится нечто вроде фоторобота идеального характера среднего немца рассматриваемого нами периода. Немец нуждается в порядке, дисциплине и повиновении. Ему свойственна верность и самопожертвование. «В этой нации инстинкт законопочитания и повиновения укоренился очень глубоко, – пишет Фест. – Ей нужен или упорядоченный мир, или ей вообще не нужно этого мира… Ум немца безусловно признает принципы порядка, дисциплины и самоограничения… Гитлер умел манипулировать этими моделями поведения для реализации своих целей, для достижения господства. Именно поэтому он создал культ повиновения фюреру и организовывал эти полувоенные демонстрации, чья геометрическая точность построений была убежищем от хаоса, которого боялись все до единого» 288.

«С самого детства в нас воспитывали восприимчивость к этим идеям, – пишет в свое оправдание Альберт Шпеер. – Наши убеждения базировались на Obrigkeitsstaat , на государстве авторитарном, но не тоталитарном – на Германской империи. Кроме того, мы впитали эти принципы в военное время, когда авторитарный характер государства усилился еще более. Быть может, это прошлое готовило нас, как солдат, к мировоззрению, с которым мы встретились в гитлеровской системе. Строгий общественный порядок был у нас в крови; либерализм Веймарской республики казался чем-то подозрительным, мягкотелым и крайне нежелательным» 289.

«Более того, многие нацисты вышли из семей, порядки в которых основывались на строгих правилах кадетских училищ. Гитлеру очень помогли эти особенности авторитарной системы образования» 290. Исполненные патриотизма, суровые авторитарные учителя подготовили «молодежь Лангемарка» к окопам Первой мировой. Такие учителя, а также пособляющие им отцы-солдафоны встречаются в биографии практически любого немца времен Второй мировой войны, будь то Гитлер, Борман, Шпеер, Геббельс, кто угодно. Это была «нация, которую буквально выдрессировали почитать эти качества… Подчинение властям было внутренне присуще немцам как до Гитлера, так и после его прихода». Прусская традиция, слепого повиновения ( Kadavergehorsam ) была еще очень сильна. И пословица сержантов-строевиков: «Пусть лошадь думает, у нее голова большая» не теряла своей актуальности.