Андрей Громыко - Памятное. Новые горизонты. Книга 1

Что касается третьего – моего поколения, то оно почти не крестилось, за исключением разве одного случая в году – Пасхи. Нам нравилось в этот день посещать церковную службу, во время которой красиво пел хор. Кто только подыскивал такие хорошие голоса!

Мальчишек привлекало в церковь и то, что там во время причастия давали попробовать чуть-чуть довольно вкусного, сладкого, как бы лекарственного кагора. Правда, как они считали, священник Василий Волтовский был человеком жадным, поскольку подносил лишь чайную ложку, да и то не всегда полную. Мальчишки перешептывались:

– Скупого священника, наверное, черт поддерживает.

У священника, или, как его в народе по-простому называли, попа, в нашей деревне имелась семья: попадья и две поповны – девочки приблизительно нашего возраста. Собрались мы, мальчишки, возле церкви и стали думать-гадать, как же ему «отплатить» за его скаредность. Один из нас, мой сосед Иван, предлагал:

– Давайте ему яму выкопаем за церковью, прямо на той дорожке, где он ходит. Пойдет и провалится.

Я ему возражал:

– А что твои родители скажут? А что, если в эту яму провалится не он, а попадья или, может, даже его дочки?

Но видно, я убедить его не смог. Иван говорил непререкаемо:

– Ну и не надо, раз вы не хотите. Я сам все сделаю. Возьму лопату, приду сюда ночью и выкопаю яму.

На том мы и разошлись. Шли и гадали: отважится Иван на такое, покажет свою смелость или нет?

В ту ночь я почти не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, лежал с открытыми глазами в темноте, но все думал: вот решительный Иван роет глубокую яму, вырыл, вот он, украдкой оглядываясь, уходит домой, вот сонный поп идет по тропинке и неожиданно проваливается куда-то в саму преисподнюю.

Утром, чуть свет, встал, вышел за ворота, смотрю, а там уже некоторые мои сверстники ждут меня. Тоже всю ночь, говорят, почти не спали.

Гурьбой мы бросились к церкви смотреть «ужасы», полагая, что там, в яме, уже сидит священник и зовет на помощь. Прибежали, но вокруг церкви стояла мертвая тишина. Царили мир и спокойствие. Ничего со вчерашнего дня не изменилось.

Видно, не решился храбрец Иван наказать священника, побоялся взять на душу такой грех…

…Октябрь 1917 года. Весть о революции разнеслась с быстротой молнии.

– Рабочие взяли власть в свои руки, – говорили крестьяне в нашей деревне. – Нам тоже надо идти по пути с ними, а помещикам теперь капут.

Детвора не понимала многих выражений. Что такое «власть»? Взрослые разъясняли. Как это – «идти по пути с рабочими»? Неужели по одной дороге, взявшись крепко за руки, пойдут дед Матвей и Михаил Шелютов, который для меня олицетворял образ рабочего человека? Зато что такое «капут», мы знали хорошо: шла война, германец стоял и передвигался неподалеку, некоторые немецкие слова использовались в обиходе.

Из Петрограда пришла новость, что революцией руководят «Ленин и его помощники».

Так я впервые услышал имя Ленина. И осталось оно в сердце на всю жизнь как самое светлое воспоминание детства. Ленин и его помощники, которые возглавили революцию, напоминали мне добрых молодцев, былинных богатырей, которые выступали на бой с врагами всегда вовремя и непременно побеждали.

Сразу после революции перемены у нас в деревне ощутились в том, что не слышно стало колокольчика станового пристава, которого крестьяне по старой традиции боялись. На него смотрели как на пугало. Исчез и урядник, к нему относились тоже с опаской, но все-таки иногда разговаривали и даже спорили.

Самый большой страх крестьяне раньше постоянно испытывали перед царем. Поэтому после революции, когда уже вся жизнь строилась по-другому, когда в стране происходили такие перемены, что даже дух захватывало, бывало, кто-либо из крестьян вдруг выпаливал:

– А что же с нами будет, если вдруг вернется царь?

Вскоре наступил сложный и трудный период в жизни нашей деревни – германская оккупация, освобождение от оккупации, и прошло еще немало времени, прежде чем прочно закрепилась советская власть.

В начале 1918 года немецкие войска оккупировали западные районы страны, в том числе и Гомельщину. Они возникли как из-под земли. Все новые и новые части кайзеровской армии двигались на восток. Оправдалось то тревожное предчувствие, которое распространилось в народе уже при первой вести о войне с Германией.

Агрессор пришел с оружием в руках, как поработитель. Его остановил только Брестский мир (март 1918 г.), представлявший собой гениальный политический ход В.И. Ленина. Брестский мир хотя и был бременем для Советской республики, но не затронул коренных завоеваний Октябрьской революции, а это и нужно было стране.

Советская республика вышла из империалистической войны, получила мирную передышку, необходимую для решения сложных внутренних проблем, для создания Красной армии. Прошло всего восемь месяцев, и революция в Германии свергла власть императора Вильгельма II. 13 ноября 1918 года советское правительство аннулировало Брестский договор. Это было торжество ленинской позиции, ленинского предвидения.

Когда кайзеровские солдаты, обученные шагистике, рвались на восток, они не шли, а прямо-таки шагали. Но вот наступило время отступать на запад, и они позорно побежали. Оккупируя, а затем покидая нашу землю, захватчики бесчинствовали. Они грабили города и села, угоняли скот, грузили его на поезда, отправлявшиеся в Германию. У населения отбирали лошадей для перевозки немецких солдат. Нашего соседа оккупанты избили до полусмерти только за то, что он не сказал им, кому принадлежала лошадь, которую они пытались поймать, но не смогли. Вообще избивали или убивали каждого, кто пробовал сопротивляться грабежу и разбою. Так было и в нашей деревне, и в близлежащих селах.

В Старых Громыках они шли по дворам и угоняли коров.

Как сейчас помню, трое вооруженных солдат начали уводить со двора и нашу корову. Мой отец и его братья, Николай и Иван, находились в то время в лесах, так что помочь ничем не могли. В хате старшим оставался дед Матвей. Он и бросился отнимать корову, смело, отчаянно. Один из солдат стал целиться из винтовки в деда. В этот момент корова, запутавшись в веревке, упала на землю. Минуты замешательства было достаточно для того, чтобы все мы – и женщины, и дети, в том числе я (мне было девять лет) и семилетняя сестренка – повисли на руках деда, удержали его от безнадежной борьбы.

Помню, как дед Матвей глубоко переживал, что оккупанты увели корову. Он после этого, можно сказать, не находил себе места. Человек от природы сдержанный, он обладал глубоким внутренним тактом. Не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь он по-настоящему выругался с употреблением крепких крестьянских выражений. Дед горевал: