Андрей Громыко - Памятное. Новые горизонты. Книга 1

Книги попадались мне в основном случайные, системы в чтении не было никакой. Читал все подряд. Но подумать по поводу только что узнанного из книги старался.

Как-то при содействии друзей мне попалась книга «Живописная астрономия». Том был дореволюционный. В тексте то и дело попадалась буква «ять». На обложке стояли имя и фамилия автора: Камиллъ Фламмарюнъ. Ни за что не поверил бы этот французский астроном, если бы ему сказали, что где-то в деревне средней полосы России школьник штудирует его книгу по астрономии так, будто ему по ней предстоит сдавать экзамен.

Я почему-то на всю жизнь запомнил первый рисунок из той книги и четкую подпись под ним: «Земля наша несется на крыльях Времени, стремясь к неведомой цели…»

Через шестьдесят пять лет в ответ на мой запрос работники из библиотеки имени В.И. Ленина поинтересовались:

– А какое нужно издание книги Фламмариона?

Я ответил:

– То, в котором имеется такая подпись под первым рисунком.

И я ее назвал. Они нашли это издание. Память не подвела. Все совпало.

Задавал я себе и такие вопросы: «А что такое люди? Что такое животные, домашние и дикие? Что такое птицы? Откуда это все?»

О Дарвине я тогда еще не слышал. Соответствующая литература пока еще просто под руку не попадалась.

Узнав о книге с интересным названием, готов был идти на дальние расстояния: пусть тридцать, пусть сорок километров лежало до нее – я никогда об этом не жалел. В конце концов возвращался домой с «добычей». Ходил за книгами и в соседние деревни и села, и в центр волости, где находилась, как мне тогда казалось, большущая библиотека. В ней как-то раз и напал я на труд немецкого ученого-естествоиспытателя Вильгельма Бёльше. Называлась книга «Любовь в природе». Подумал: «Вот тут, наверное, о многом можно вычитать. Что это за штука – любовь в природе?»

Опять штудировал книгу. Кое-что уяснил. Но многое осталось и непонятным. Работу автор проделал огромную, создал объемистый труд с подробными описаниями разных природных явлений как в мире растений, так и в мире животных. Поражала стройная система фактов, сгруппированных вокруг определенного феномена, и обилие иллюстраций, особенно относящихся к фауне.

Наряду с атеистической и природоведческой литературой я старался достать и литературу по истории России, о наших предках, а также о жизни и подвигах революционеров, в том числе народников. Меня увлекали рассказы о В. Засулич, С. Халтурине, шлиссельбуржце Н. Морозове, которого я встречал позже в Москве. С восторгом прочел брошюру о побеге из царской тюрьмы Дейча, Стефановича и Бохановского [1].

Труднее всего было доставать книги по всеобщей истории. Из тех, которые были доступны, я особенно внимательно читал работу М.Н. Покровского. Объяснялось это, видимо, тем, что мне впервые попалась такая солидная книга, хотя, как известно, ее автор защищал по ряду проблем концепции далеко не бесспорные.

Диапазон интересовавших меня тем расширялся. Появилось увлечение книгами о путешествиях, географических открытиях. До сих пор помню, как был захвачен рассказами о морских путешествиях Джеймса Кука.

В течение нескольких лет, включая годы обучения в первых классах средней школы, я просто «глотал» книги и еще не мог определить, какой же все-таки должна стать моя будущая специальность. Одно время, например, мои симпатии завоевали геометрия и тригонометрия. Больше всего меня волновал вопрос, как люди догадались о существовании в математике, особенно в указанных областях, строгих законов. Допустим, не очень сложной является математическая закономерность: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Тут даже экспериментально, путем измерений можно доказать правильность этого закона. Но как быть с более сложными вопросами?

Всем этим я так увлекся, что в летние каникулы уходил в лес, чтобы измерять расстояние между деревьями, узнавать высоту дерева, не забираясь на него, применяя и проверяя определенные геометрические и тригонометрические законы. Я знал, что эти законы давно установлены, но как-то не мог удержаться от того, чтобы самому не попробовать проверить их на практике. И это доставляло мне удовлетворение. Все же постепенно интерес к математике охладел, а к гуманитарным наукам возрос, хотя к моим старым знакомым – геометрии и тригонометрии – я еще много раз возвращался, даже в часы отдыха.

Поглощая историческую, художественную и другую литературу, я нередко задумывался над тем, что вот читаешь книги, восхищаешься ими, а ведь их пишут люди! Да, это, должно быть, какие-то особые люди! Они, наверное, уже рождаются на свет с таким талантом, иначе разве научишься писать книги? Размышляю так, а сам начинаю про себя читать наизусть что-нибудь из произведений А.С. Пушкина, или из романа И.А. Гончарова «Обломов», или из «Дворянского гнезда» И.С. Тургенева. Цитировал отдельные страницы, части страниц. Вообще-то заучивание наизусть давалось мне легко, без особых усилий.

Душевный трепет вызывали во мне строки наших классиков. Читал их много, часто по нескольку раз. Бывало, услышу, как кто-то произносит пушкинское: «Я к вам пишу, чего же боле…», и уже жду, будет ли говорить дальше. То же случалось, когда при мне звучали песни на тексты русских поэтов. За сердце хватало меткое и точное слово, музыка стиха, сама песня!

С произведениями Гоголя я познакомился сначала в пересказах старших. Его «Вий» и другие повести из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», насыщенные романтикой и лиризмом, даже в устном воспроизведении казались и страшными, и в то же время красивыми. Потом я читал эту книгу и был как завороженный в мире белых хат, веселых чубатых казаков и сварливых шинкарок, тонкого гоголевского юмора. Народность и правдивость поражали настолько, что все страхи отступали на задний план и очень хотелось, чтобы все происходившее у Гоголя, вся юдоль и озорство – вплоть до полетов его героев на метле и на черте в Петербург, – все-все было истинной правдой.

Через некоторое время я достал Одиссею в переводе В. Жуковского и Илиаду в переводе Н. Гнедича. Знал я В.А. Жуковского как поэта и очень удивился, узнав, что он еще к тому же и переводчик.

Сотканный из далекой были и легенд мир, населенный героями троянской эпопеи, находится на особом счету у человечества. Сколько бы ни спорили историки и археологи о деталях, относящихся к этой эпопее, творения гениального ахейца с течением времени не только не тускнеют, но светят еще ярче, чем прежде. Поражает энциклопедичность автора Илиады и Одиссеи. Его поэтический дар бросил в наши руки само событие с такой силой красок и блеском граней, что оно и сегодня воспринимается как объемное и четкое.

И вовсе не важно, изображены ли в творениях Гомера события реальные или плоды могучей фантазии поэта, все они обогащают сокровищницу наших знаний о Древнем мире.