Анастас Микоян - Так было. Размышления о минувшем

Помню, как-то зимой ректор зашел к нам и сказал, что в воскресенье состоится богослужение, которое будет совершать сам католикос Георг V. Все мы обязаны были там присутствовать. Мы чинно отстояли на богослужении, но, когда в конце подошла наша очередь целовать руку у сидевшего на троне католикоса, мы, как и уговорились заранее, подойдя к нему, вежливо поклонились и, не прикоснувшись к его протянутой руке, отошли в сторону.

В стенах академии начались пересуды. Раздавались голоса о нашем изгнании из академии. Другие считали, что если все раскроется и царской полиции станет известно, что в духовной академии существует очаг большевизма, то это послужит поводом для закрытия академии; они предлагали шума по этому поводу не поднимать. Так это дело и было замято.

Может быть, здесь уместно сказать, что второй раз в своей жизни я встретился с католикосом армянской церкви много лет спустя, совсем уже в иных условиях. В 1958 г. я был в Ереване на встрече с избирателями перед выборами в Верховный Совет СССР. Руководители республики устроили прием в Большом зале.

Я заметил в конце зала нескольких духовных лиц. Мне сказали, что это новый католикос всех армян Вазген I со своей свитой, что он образованный и умный человек, хорошо относится к советской власти и пользуется уважением не только среди наших, но и зарубежных армян.

Я налил бокал вина и вместе с руководителями республики пошел через весь зал к этой группе. Подойдя к католикосу, я поздоровался и, улыбаясь, сказал в шутливом тоне, что чувствую за собой какую-то вину перед армянской церковью, поскольку я не оправдал ее надежд и усилий, потраченных на мое обучение. «Говоря на экономическом языке, – сказал я, – из меня, студента армянской духовной академии, получился «брак производства».

Все рассмеялись. Католикос улыбнулся и сказал: «Вы ошибаетесь! Мы не только этим не огорчены, но даже гордимся тем, что такой человек, как вы, вышел из стен нашей академии. Побольше бы нам такого «производственного брака»!»

В конце 1916 г. Ашот Иоанесян сообщил нам, что на днях созывается нелегальное межпартийное совещание, на котором будет обсуждаться аграрный вопрос и перспективы его разрешения в условиях Эриванской губернии. Ашот советовал всей нашей группе принять участие в этом совещании. Мы охотно согласились.

Помню, что собрались мы вечером в каком-то мрачном, полуподвальном помещении. Присутствовало человек около тридцати. Там были меньшевики, эсеры и большевики.

В информации, которую сделал незнакомый мне человек, было сообщено, в каком тяжелом положении находится армянское крестьянство, стонущее под гнетом помещиков. Тогда в деревнях, где жили и армянские, и азербайджанские крестьяне, подавляющее большинство среди помещиков составляли азербайджанцы: так уж сложилось это исторически. Говоря о путях разрешения аграрного вопроса, докладчик стоял на узконационалистических позициях. Он предлагал армянскому крестьянству организоваться обособленно. Он связывал это с недавно состоявшимся решением Государственной думы, которая назначила комиссию по изучению положения крестьян в Эриванской губернии. Во главе этой комиссии был член Думы кадет Аджемов, армянин по национальности.

Я попросил слова и выступил резко против позиции докладчика, говоря о его ошибочном узконационалистическом подходе к решению важнейшей проблемы классовой борьбы крестьянства с помещиками. Я высмеял его надежды на решение такого вопроса через думскую комиссию Аджемова. Говорил я о том, что земельный вопрос имеет значение не только для армянского, но и для азербайджанского и для грузинского крестьянства. Вместо сепаратных действий в рамках Армении я предлагал объединить все революционные силы Закавказья для общей борьбы за ликвидацию помещичьего землевладения, подняв на эту борьбу трудовое крестьянство всех национальностей.

Как помнится, мы ни до чего не договорились и закончили бесславно это первое и последнее межпартийное совещание.

Мировая война вскрыла и обострила все основные противоречия империализма. Вместо обещанной скорой победы последовало поражение царской армии на ряде фронтов. Русская армия несла огромные потери в людях. Явной для всех стала плохая подготовленность царского режима к войне. Это действовало на настроение солдат, а через них – на весь народ.

Начались серьезные экономические затруднения. Ощущалась нехватка продовольствия. Чудовищно росли цены на предметы первой необходимости. Стало не хватать хлеба. В стране усилилась общая разруха. Повсеместно зрело недовольство народа войной. Наряду с этим продолжалось невиданное обогащение кучки фабрикантов и спекулянтов, наживавших миллионные состояния на военных поставках. В промышленных центрах страны начались стачки, забастовки, массовые народные демонстрации, для подавления которых царское правительство стало широко применять оружие, уже во многих городах пролилась кровь. В стране назрела подлинная революционная ситуация.

Однако обо всем этом мы знали понаслышке. Вот почему для нас было даже несколько неожиданным сообщение по телеграфу о свержении самодержавия, создании Временного буржуазного правительства и образовании Совета рабочих депутатов. Нашей радости не было границ!

В Эчмиадзине не было никаких промышленных предприятий и поэтому не было и рабочего класса. Здесь находился только запасной батальон, состоявший по преимуществу из русских великовозрастных солдат, обремененных семьями, мечтавших о дне, когда кончится война.

Мы пошли в этот батальон и организовали там солдатское собрание. Я рассказал о значении падения самодержавия, о задачах революции, призывал покончить с войной. Говорил, что народ сам должен решать теперь все вопросы революции, и в том числе вопрос о войне и мире. Солдат особенно вдохновило требование прекратить войну. Была принята короткая резолюция и образован солдатский комитет батальона. У солдат же создалось такое впечатление, что, раз они проголосовали против войны, значит, война должна немедленно кончиться. С радости они напились.

Надо сказать, что еще в начале войны царское правительство ввело сухой закон по всей России. Этот запрет не распространялся только на Кавказ, потому что вино, особенно у грузин и армян, всегда было неотъемлемой частью быта. Поэтому вино продавалось здесь свободно.

Я решил уехать, но порывать с академией официально не собирался, не желая терять права на освобождение от воинской повинности. Я заявил ректору, что сдам экзамены осенью, так как вынужден уехать по своим делам в Тифлис. То ли ректора устраивало, что он на время избавляется от одного из смутьянов, то ли по другим соображениям, но он дал мне на это согласие. Я торопился в Тифлис, где разгорались революционные события.