Майя Плисецкая - Тринадцать лет спустя

Продолжительность жизни каждой пачки многократно возросла. Моя последняя пачка для «Лебедя» служила мне безо всякого ремонта целое десятилетие. Испанские поклонники заказали в театральной мастерской мадридского оперного театра легкий кожаный футляр с ручками, в котором я хранила и возила на выступления эту свою пачку. Она сопровождала меня, а может, я сопровождала ее, все долгие заключительные танцевальные годы. Выглядела она как новая. Сейчас я отдала ее в том испанском кожаном футляре в берлинский архив. Работники архива соорудили большую плоскую картонную коробку, куда и заточили навечно мою последнюю пачку.

Может, лебединые визиты, рыжая челка — это стечение обстоятельств, случай? Вполне допускаю. А может, и взаправду некая связь с лебединым родом у меня все же есть?..

Мое левое толчковое колено всю мою профессиональную жизнь доставляло мне тревоги и заботы. Травмы и отмены спектаклей. Переносы гастролей. Сколько раз открывала я двери врачебных кабинетов в великой надежде, что доктора излечат мои болести.

Мне везло с докторами. Серьезные травмы колена не оборвали сценическую карьеру, не сократили срок моей сценической жизни. А сколько раз все висело на волоске. Быть или не быть…

Компрессы, мази, массажи, радоновые ванны, уколы, грязи, парафины, заморозки, таблетки, растирки, токи Бернара, электролечение. Кажется, я перепробовала все. Все перепробовали на мне. На моем левом толчковом колене.

Но надорванные связки все же выдержали.

Выдюжили. Не подвели.

Рим. 20 ноября 2003 года. День моего рождения. Я уже неделю здесь. Председательствую на балетном конкурсе. Все треволнения позади: премии присуждены. Остается их лишь торжественно вручить. Перед концертом победителей римского соревнования.

Солнечным осенним полднем директриса балетной школы римской оперы Маргарита Парилла и мой давний верный друг и коллега Жарко Пребиль (педагог и теоретик хореографии) ведут меня с друзьями на званый обед в ресторан.

Ресторан не простой. Мне объясняют, что в давние времена он был местом встреч русской аристократии. Русские художники и породистые российские вельможи всегда жаловали Рим. Мне рассказывают, что в этот ресторан любил захаживать сам Гоголь. Что правда, что легенда — не знаю. А может, из-под этих сводов, из этого прекрасного далёка и видел Николай Васильевич нашу печальную Россию?..

Настроение отменное. Еда вкуснейшая. Вина из погреба в запыленных бутылках подносит на наш стол элегантный смуглый официант. Тосты за мое здоровье следуют один за другим. Жарко, переводящий все наши застольные разговоры, не успевает донасладиться яствами итальянской кухни в полной мере. А вкусно поесть он очень любит и хорошо знает, как это надо делать.

Вечером перед гала-концертом Жарко должен заехать за мной на машине в гостиницу. Ехать недалеко. Но по старинной мощеной мостовой идти в театр на высоких каблуках, в новых туфлях совсем несподручно.

Мне отлично известно, что римские сапожники замечательные специалисты в сотворении элегантной и, главное, комфортной женской обуви. А у меня есть давний и неискоренимый комплекс. Примерка и покупка новых туфель. Знаю, я не одна такая. Но ноги мои так намучены балетом, что найти удобные подходящие туфли абсолютно невозможно.

Вот и брожу я в каждой стране, в каждом городе по обувным магазинам, заглядываясь на витрины. И меряю, меряю, меряю. И покупаю, покупаю, покупаю. Какие удобные! Кажется, первый раз в жизни я нашла что искала. Но первый же выход в свет в новой обувке кончается плачевно. Я бреду босиком. Туфли в руках. Ноги намяты. Кожа, как положено, стерта до крови…

А тут Рим. Легенды о римских патрицианках, из чьих туфель попивали драгоценные нектары цезари и центурионы. Впрочем, я, кажется, фантазирую. Попивали из туфель при французском дворе. А патрицианки топали в сандалиях?..

Но с тех дней моей работы в римской опере я хорошо запомнила адреса престижных обувных магазинов. Какими улочками побыстрее можно до них добраться. И каждый свободный час я с Жарко Пребилем провожу за этим «обувным» занятием. И на этот раз половина моего чемодана занята новой римской обувью — девять пар. Я выставляю их все девять на полу гостиничного номера и долго выбираю самые красивые. Самые изящные. Самые модные.

Выбор сделан. Каблук у них тонкий и высокий. Форма удобная. Ступне комфортно. К цвету туалета они идеально подходят. Кожа мягкая, змеиная. Кажется, наконец-то я обрела удобную обувь. Смотрю на себя в зеркало. Гармония есть.

К вечеру погода испортилась. Поднакрапывает дождь. Однако пора спускаться. Наверно, Жарко меня уже ждет…

Но в лобби Жарко нет. Может, он стоит с машиной у подъезда? Но и там никого. Тогда прогуляюсь но улочке. Римским воздухом подышу.

Дождь несильный. Я делаю несколько шагов по мощеному тротуару чуть в сторону от освещенных дверей гостиницы.

Внезапно высокий тонкий каблук моей новейшей римской сверхудобнейшей правой туфельки на миг западает в расщелину мощеной мостовой, я скольжу и… оказываюсь на земле. Грохаясь, совершенно без участия и контроля сознания, принимаю конечную позу «Умирающего лебедя»: правая нога вытянута, а на левую подогнутую резко усаживаюсь. Слышу громкий сухой хряп. Словно близкий выстрел.

Боль нестерпимая.

Я почти теряю сознание.

И слышу голос Жарко:

— Ой, Майя, что с тобой?

— Я порвала колено.

Жарко пытается меня поднять. Но двинуться я не могу. Боль мутит мне рассудок.

Что было дальше?

Череда размытых кадров. Отдельные эпизоды отчетливы и ясны. Другие проходят в полузабытьи и тумане. Портье приносит пластиковый пакет с битым льдом из ресторана. Краткое облегчение. Такси, на котором заехал за мной Жарко, отвозит меня в больницу «Скорой помощи». На руках несут в рентгеновский кабинет. Рентгенолог, энергично жестикулируя, что-то объясняет Жарко и Маргарите Парилле, молниеносно примчавшейся на бедственный зов.

— Врач говорит, что кость цела. Это разрыв связки, — переводит Жарко приговор врача. — Завтра в стационаре тебе сделают томографию.

Болезненные уколы. Колено раздулось почти до размеров футбольного мяча. И мне кажется, что оно продолжает пухнуть прямо на глазах. Сестры стягивают травмированную ногу каким-то широким гипсовым жгутом. Теперь вместо ноги у меня прямая тяжелая палка. Ни согнуть, ни двинуть ею я не в состоянии. Совсем инвалид…

— Это до завтра. До томографии, — итожит, прощаясь, врач.

Но завтра я обязательно должна быть в Вильнюсе! Завтра, 21 ноября 2003 года, у Родиона авторский концерт в филармонии. Его будут транслировать по телевидению. И если я не буду в зале рядом с Щедриным, поползут домыслы да сплетни. Но концерт — это еще не все. Начало в филармонии в 7 часов вечера. А в пять, за два часа до начала, президент Литовской Республики Роландас Паксас (тогдашний президент!) должен вручить нам с Родионом литовские ордена. Замыслена торжественная процедура. Об этом я знаю из телефонных разговоров с протокольным отделом президентуры. Будет красная ковровая дорожка на парадной лестнице дворца президента. Речи. Приветствия. Прием с шампанским в нашу честь. Во что бы то ни стало я должна завтра добраться до Вильнюса…