Георгий Миронов - Короленко

Но штыками вы не вспашете наших необозримых полей, не пустите в ход сотни тысяч заводов, не вылечите миллионов больных, не выучите детей необходимым наукам, не восстановите железнодорожного движения на пространстве великой страны от одного моря до другого, от Балтики до Тихого океана…

Вы можете задержать и уничтожить что угодно, но создать ничего не можете без нас, без вольного труда всего народа».

17 октября в Полтаве был объявлен царский манифест.

Но «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов», возвещенные в манифесте, были поколеблены в Полтаве уже 18 октября. Когда группа радостно возбужденной молодежи с красными флагами, заручившись разрешением полицмейстера д’Айстеттена, кинулась освобождать из тюрьмы арестованных, на нее набросились казаки, солдаты и учинили побоище.

Черносотенцы воспрянули.

21 октября состоялась «патриотическая» манифестация, после нее должен был начаться погром.

Но Короленко теперь не чувствовал себя таким бессильным, как в Кишиневе. Несмотря на забастовку, рабочие типографии печатали написанные им обращения к населению с требованием не поддаваться на погромные призывы.

Короленко побывал в думе. Вместе с ним отправились руководители полтавских рабочих — бывший путиловец токарь Тарасов, Антон Сандомирский, а также несколько гласных. Зал наполнен до отказа, и маленькая группа во главе с Короленко с трудом пробирается к столу. Писатель возбужден — он только что видел на улице готовых «к делу» погромщиков. Голос его звучит твердо, даже властно. Тарасов, который недавно познакомился с писателем, с удовольствием отмечает, что ошибся, приняв мягкость Короленко за признак слабости.

— Мы обязаны пойти туда, где сейчас готова пролиться кровь наших неповинных сограждан, — громко, напористо говорит писатель. — Необходимо встать на защиту беззащитного — в этом долг каждого из нас. Я зову вас, граждане, выйти на улицы и площади, и пусть насильник, готовый наброситься на жертву, встретит отпор в вашем лице.

Но гласные думы — крупные домовладельцы во главе с трусливым, пресмыкающимся перед губернатором городским головой В. П. Трегубовым — не откликнулись на призыв. Лишь несколько человек последовали за Короленко.

22 октября хулиганы и черная сотня перенесли центр своей агитации на базар, потом к городскому театру. И всюду, в самые напряженные моменты, когда готов был начаться погром, перед толпой появлялся Короленко — один или с двумя-тремя гласными.

Он призывал людей одуматься, не брать на себя ответственность за страшное, кровавое дело.

Многие погромщики стали расходиться. Тогда коноводы черной сотни, озлобленные постоянным вмешательством Короленко в их действия, попытались изолировать его. Они окружили писателя плотной стеной, а в стороне уже начали бить какого-то еврейского паренька. Владимир Галактионович, гневный, страшный и, несмотря на возраст, еще очень сильный, сумел прорвать кольцо, и с одним из гласных вырвал жертву из рук палачей.

И тут началось…

— Братцы, бей жидовского наймита! — заорал какой-то верзила.

— Бей жидов, они христьянскую кровь пьют! — поддержал его другой.

— Зачем вы это говорите, вы же врете! — крикнул Короленко.

— Та чого там його слухати, хиба вы не бачите, що його пидкупили? Бий!

И новый взрыв криков:

— Бей! Бей! Бей!..

И тогда все сгрудились вокруг него. Полил дождь. Злобные, искаженные, мокрые лица, занесенные кулаки, палки. И внезапно потемнело, ушло привычное, честное, земное, светлое, все словно перенеслось куда-то, в серую безысходность, в четвертое измерение.

Вдруг погромщики отпрянули в нерешительности. Через пустынную площадь, направляясь прямо к толпе, бежали несколько человек. С разбегу ворвались в толпу и встали со всех сторон, прикрыв Короленко, — маленькая отважная кучка рабочих, суровые, верные люди.

— Еле успели, Владимир Галактионович, — сказал один из рабочих. — Прямо с митинга. Усю дорогу от вокзала бежали. Теперь мы от вас ни на шаг…

За эти дни Короленко хорошо узнали в городе. Когда собирался митинг, люди требовали, чтобы выступал «дид в сивой шапке».

Рабочая охрана следовала теперь повсюду за писателем.

«Огромную услугу оказали железнодорожные рабочие, действовавшие разумно, гуманно и сдержанно», — писал Короленко своему другу Ф. Д. Батюшкову через несколько дней после событий, когда напряжение уже несколько рассеялось.

В «Письмах к жителю городской окраины», написанных в начале ноября, Короленко попытался объяснить темному, одураченному погромной агитацией мещанину, «жителю окраины Тарасу», путь к тому, чтобы стать гражданином и бороться за обновление «обнищалой, обкраденной и разоренной России». «Письма» были помещены в «Полтавщине».

Несколько раз Короленко ездил в уезд, выступал на сельских митингах, объяснял крестьянам значение для России манифеста 17 октября. Писатель в оценке событий заблуждался, полагая, что конституционная монархия, провозглашенная в царском манифесте, станет действительностью. Потребовалось время, чтобы он убедился в этом очередном обмане народа и общества самодержавием.

Ни рабочий класс, ни крестьянство царский манифест не удовлетворил. Мощная волна крестьянских выступлений, солдатских и матросских восстаний прокатилась по стране. Уже в период октябрьской стачки во многих городах были созданы Советы рабочих депутатов. Большевики активно готовили вооруженное выступление пролетариата. 9 декабря рабочая Москва подняла красное знамя восстания. О боях на Пресне узнала вся Россия.

В начале декабря ряд петербургских газет был закрыт за опубликование манифеста Совета рабочих депутатов, требовавшего созыва Учредительного собрания. «Союз защиты свободы печати» постановил: всем органам, входящим в его состав, в виде протеста перепечатать манифест. Правая печать требования не выполнила. Редакция «Русского богатства», хотя далеко не полностью согласная со всем содержанием манифеста, перепечатала его в № 11–12 за 1905 год. Журнал был запрещен, а редактора его, Короленко, привлекли к судебной ответственности.

— Есть место под обстрелом, — так объяснял свою позицию Владимир Галактионович. — Пусть по ошибке, но сложилось общее решение: непременно по этому месту пройти… Другие, не изменившие этому решению, одинаково с нами оценивавшие манифест, уже прошли по этому месту и угодили под пули. Теперь наша очередь…

Разгром восстания на Пресне тяжко отозвался на Полтавщине: приободрились сельские кулаки, вернулись бежавшие в города мстительные помещики, вовсю свирепствовали конные стражники; губернская тюрьма и арестантские роты скоро оказались полными.