Владимир Голяховский - Это Америка

— Нет, в России частная практика запрещена.

— Почему?

Ну что им было отвечать? Отвыкнув от тех условий, она и сама уже не понимала, почему в этой стране все было вверх ногами.

Лиле нравилось наблюдать за работой Френкеля. Он отличался поразительной живостью ума и цепкостью памяти, был способен схватывать любую идею на лету. В возрасте за шестьдесят он помнил абсолютно все, о чем бы с ним ни заговорили. А какая энергия! Он начинал рабочий день в шесть утра, руководил конференциями, каждую неделю делал 3–4 тяжелых операции, два дня в неделю принимал в частном офисе по 10–15 больных. И ко всему этому — нагрузка президента госпиталя: заседания, прием сотрудников и посетителей, работа с деловыми бумагами и письмами. На него работали три секретарши, едва справляясь. А он всегда был бодр и постоянно шутил.

Лилю поражала его выносливость. Она с восторгом рассказывала Алеше:

— О таком шефе можно только мечтать: деловой, энергичный, умный, добрый и веселый. Он никогда ни на кого не сердится, не кричит, неизменно вежлив. А какая у него память! А энергия! Вчера мы с ним ушли из операционной в десять вечера. Я была без сил, приехала домой на такси, утром опоздала на конференцию. А когда пришла, он уже рассказывал резидентам какой-то веселый анекдот. И хоть бы хны — свеж, как огурчик! Трудно представить, откуда у него берется столько энергии…

У Алеши нашлось объяснение:

— Думаю, у твоего Френкеля есть характерная черта, особая американская выносливость — american stamina. В разных странах на людей, занимающих высокое положение, накладывается отпечаток общественной формации и традиций их страны. В Германии — во всем порядок, во Франции — легкость решений и исполнения, в Англии — Устойчивость и определенность, в Италии — необязательность, в России — широта и безалаберность. А в Америке — выносливость, american stamina. Тут люди не просто работают, они все make a business, делают дело, главное — заработать. Для этого необходимо напряжение всех сил и выносливость. Вот в них и выработалась эта стамина.

— Пожалуй, ты прав… Знаешь, работаю с американцами впервые и впервые чувствую себя по — настоящему американкой. Надо и мне теперь приобретать эту самую выносливость… стамину.

Работать со старшими врачами американцами Лиле тоже было приятно и легко: они были приветливыми, простыми в обращении, не интриговали, работали очень много. Большинство — евреи, третье — четвертое поколение эмигрантов из российской империи, вообще медицина в США считается традиционно еврейской профессией. Многие из них были лучшими специалистами в своей области, профессорами из Нью — Йоркского университета. За операции получали многие тысячи долларов, были очень состоятельными. По сравнению с людьми того же возраста в России американские доктора выглядели намного более моложаво. Если Лиле казалось, что кому-то из них 35–40 лет, то оказывалось, что ему уже за пятьдесят. И ее друг Уолтер Бессер, энергичный и смешливый, тоже оказался старше, чем она думала.

Уолтер был всеобщим любимцем и считался хорошим специалистом. Большинство его пациентов были из стран Южной Америки, по — английски не говорили, а он, рожденный и выросший в Панаме, свободно владел испанским. Как-то раз Лиля сказала ему:

— Я просто поражаюсь выносливости наших докторов: каждый может делать по несколько больших операций в день. Откуда в них берется эта выносливость?

— Просто от жадности, уверяю тебя, — рассмеялся он.

— Только от жадности? Не может быть.

— Ну да, они не боятся работать, но только для того, чтобы заработать побольше. Ты не представляешь, какие они делают состояния. Вот тебе типичный анекдот про американского хирурга. Он жалуется: «Я так устал от работы, от операций, это постоянная головная боль». Его спрашивают: «Сколько же вы зарабатываете?» — «Триста тысяч в год». — «А чего бы вы хотели?» — «Хотел бы четыреста тысяч», — рассказывал Уолтер и хохотал. Он и сам зарабатывал много и хотел еще больше.

Лиля много раз наблюдала за мастерством Френкеля, когда он делал операции по замене суставов на металлические. Она хотела бы тоже научиться делать их и однажды решилась спросить:

— Доктор Френкель…

— Лиля, зовите меня просто Виктором.

Она смутилась, но преодолела себя:

— Виктор, могу я ассистировать вам и на этих операциях?

— Ну конечно!

Так они перешли на дружеское обращение, и Лиля стала помогать ему не только на илизаровских, но и на других операциях. Он учился у нее илизаровской технике, а она у него — более широкой американской ортопедии, работая по 10–12 часов в день.

Из далекого и недоступного Советского Союза приходили странные вести о частых переменах в руководстве: в 80–х один за другим умирали местные руководители. Очевидно, это ослабило власть, потому что увеличился приток эмигрантов. Люди стали прибывать сотнями и тысячами, все жаловались на тяготы советской жизни и привозили свежие анекдоты:

«По телевизору начинается программа „Время“, диктор траурным голосом произносит: „Товарищи! Вы будете смеяться, но нас снова постигла тяжелая утрата. Новый лидер нашей страны, не приходя в сознание, приступил к обязанностям генерального секретаря коммунистической партии и умер“».

«Продолжается Пятилетка Пышных Похорон на Красной площади, или ППП. Впечатление такое, что любимым видом спорта наших руководителей стала гонка на катафалках. У кого нет пропуска на госпохороны, те могут приобрести абонемент».

Мир ждал, что опять назначат очередного старика, но неожиданно во главе страны оказался никому не известный молодой Михаил Горбачев. И вскоре начали поступать новые сведения: Горбачев выступил на пленуме коммунистов с планом широких реформ, власть признала «отдельные недостатки политико — экономической системы» и даже делала попытки исправить их. Горбачев объявил политику гласности, начал антиалкогольную кампанию, борьбу с нетрудовыми доходами и с коррупцией. Новая политика была официально названа «перестройкой» и заключалась в более глубоких хозяйственных, политических и официальных реформах. Это было что-то новое, невиданное!

В конце 80–х, с потеплением отношений, эмигранты стали приезжать чаще в США, чем в Израиль. И состав их изменился: стало больше молодежи и профессионалов из крупных городов — инженеров, учителей, врачей, музыкантов, программистов. Они были лучше информированы о том, чего им ждать в Америке, некоторые знали английский. Люди выезжали семьями, привозили больше вещей, устраивали свои жизни на новом месте фундаментальнее, чем прежние волны эмигрантов.