Владимир Голяховский - Это Америка

Пошли по склону вверх, там оказался громадный сад фруктовых деревьев и еще один пруд:

— Выкопали просто для красоты. Красота-то какая! А главное — соседей не видно.

Красоты на громадном участке земли было действительно много, но работы на нем — еще больше. Лиля с Алешей поражались — зачем эти молодые ученые превратили себя в мелкопоместных землевладельцев и откуда у них брались силы?

Алеша привез в подарок Гене свой стих.

Радушная хозяйка, как всегда, закармливала гостей, и, сидя за столом, Алеша с Лилей говорили:

— Поздравляем с третьим домом, мы очень рады за вас. В России, в Саранске, вы бы этого никогда не смогли. Это же настоящий пример того, как много может дать Америка.

— Да уж, это точно, — поддакивала веселая Роза. — Жили бы там в халупе какой-нибудь в своем заштатном Засранске.

— За кого вы голосовали на выборах президента? — спросил Алеша.

— А мы вообще не голосуем, потому что не верим в этот балаган, — мрачно ответил Гена.

По дороге домой Лиля, улыбаясь, делилась впечатлениями:

— Какой Гена хороший мастер, а какая Роза хозяйка!

— Да, они оба прямо как ожившая скульптура Мухиной «Рабочий и крестьянка»! Но Америку они не любят. Евреи все имеют особое свойство приживаться в новой стране, в них это выстрадано веками гонений. А у Гены с Розой русские души и русские сердца, нет в них этой примеси выстраданного еврейского беспокойства. У них появились в Америке дома, но они все равно устроили здесь «Саранск на Делавэре».

На Брайтоне, в офисе Welfare, за талонами на продукты для бедных стояла очередь пожилых эмигрантов из России. Все наперебой рассказывали истории из своей прежней жизни. В беседах доминировал шумный Рафаил Райхман:

— Назначили меня директором института. Пришел я к министру, он встретил меня с улыбкой.

— Да, меня министры тоже так встречали, — перебил другой. — Я был начальником главка.

Недовольный вмешательством, Райхман продолжал:

— Я начал организовывать международный конгресс. На нем я должен быть президентом, у меня, как-никак, 250 научных работ. А министр говорит — побудьте вицепрезидентом.

— Антисемит! Все они антисемиты, — вставил собеседник.

В другом конце группы слышался другой разговор:

— И вот этот генерал — полковник рассказал мне, почему у нас была слабая охрана границ.

— Я сам служил в армии, был майором, дальше евреев не повышали. Но с генералами был знаком.

На Брайтоне и вокруг него жили более 200 тысяч русских евреев Нью — Йорка, половина из них по доходам находилась за чертой бедности [144] Черта бедности в Нью — Йорке — 20 тысяч долларов в год на семью из четырех человек (данные 2000 года). . Раз в месяц пожилые кандидаты и доктора наук, профессора, ученые и бывшие начальники главков приходили получать пособия для бедных. Хотя они не работали в Америке ни одного дня, но считали пособие пенсией. Многие привезли с собой большие деньги, но жили в дешевых домах для бедных.

Контора Welfare была для них клубом, там они рассказывали друг другу о своем славном прошлом. Ничто не ранит так глубоко, как осколки прошедшего счастья.

Это была особая прослойка эмигрантов, «назадсмотрящие люди». Они оказались не в силах оторваться от своего прошлого, а найти себя в Америке не смогли, да и не пытались. Их интересы застыли в прошлом, но по инерции они продолжали считать себя ценной прослойкой общества, не отдавая себе отчета в том, что живут на иждивении государства — за счет налогоплательщиков.

Большинство из них приспособились обходить все правила. Кроме привезенных денег, некоторые сохраняли квартиры в России и сдавали их, кое-кто продолжал получать там пенсию, укрывая ее от американских властей. И все ездили в дорогие туристические поездки по миру.

Их образованные и более практичные жены давали платные частные уроки по разным предметам школьникам или нанимались нянчить чужих детей. Давала уроки и Гертруда. А Райхман ничего не делал и говорил:

— А что? Мне нравится жить беспечно и обеспеченно: мне предоставляют бесплатное медицинское обслуживание, очки — бесплатно, зубы — бесплатно, даже стрижка ногтей на ногах и та бесплатная. Еще и возят на приемы на машине. Живем как при социализме.

Основная беда этих интеллигентов была в том, что они не понимали и не хотели понимать устоев окружающего общества. Многим помогали их устроившиеся здесь взрослые дети, и старики впадали в моральную и финансовую зависимость от них: много не понимая вокруг, они жили их умом. Хотя все их пособия были элементами социального устройства общества, многим казалось, что Америка склоняется к социализму, и это их пугало. У американцев есть поговорка: Ignorance is a blessing, невежество — это благословение (для некоторых). Эти «назадсмотрящие» эмигранты благополучно жили в своем невежестве.

В один из дней в конторе Welfare появилась пожилая грузная дама с немолодой дочерью, обе были элегантно одеты, дама — даже в старомодной шляпке с пером.

Она первой увидела Райхмана:

— Рафаил Соломонович, как я рада видеть вас здесь!

— О, Берта Яковлевна, какая встреча! Мы с Гертрудой приехали дочкам помогать. А вы?

— Моя дочка, вот она, я приехала только по ее настоянию. Не знаю, правильно ли сделала?

— Мамулечка, конечно, правильно, ты только не волнуйся, — успокаивала ее дочь.

— Как же не волноваться? Переезжать в моем возрасте — это ужасно. А что это за контора, куда мы приехали? Что вы все тут делаете?

— Это офис для помощи неимущим, — пояснил Райхман.

— Как неимущим? А вы почему здесь?

— Так в Америке мы все неимущие — получаем помощь от государства, — усмехнулся он.

— Ну, я не знаю… — дама насупилась. — Я сказала дочери: приеду только с условием, что у меня будет квартира с видом на океан, и я буду сидеть на балконе, а ветер с океана будет обдувать мне лицо.

— Мамулечка, я обязательно устрою все так, как ты хочешь. Ты только не волнуйся.