Владимир Голяховский - Это Америка

— А где же пейсатые хасиды? — спрашивали эмигранты.

— Так ведь некоторые из них ставят себя выше всех евреев и даже не признают их.

— Как это «не признают»? Почему?

— А потому, что Израиль это светское, а не религиозное государство.

— Во дают эти хасиды!

В параде участвовало почти два миллиона человек, и эмигрантов поразила искренняя атмосфера праздника, всеобщее ликование, дружелюбие, веселье — и все это в честь Израиля! Они расходились очень вдохновленные и обменивались впечатлениями:

— Вот нам говорят, что еврейство — это не национальность, а религия. А ведь этот израильский праздник вовсе не религиозный, а национальный! [50] Самоопределение евреев в США отличается от всех других в мире. С конца XIX века американские евреи постепенно заменили расовое (национальное) определение еврейства на культурно — этническое. С 1915 по 1925 годы в журнале Menorah Journal эту идею продвигали видные историки и раввины. Подчеркивалось, что сохраниться евреям во все века рассеяния (со 143 года до 1948–го) помогала их уникальная монотеистическая религия. Но эмигранты еврейского происхождения эту мысль оспаривали, считая, что такое самоопределение приведет к потере значения еврейства, определения «еврей» во всем мире.

Во всем верили раввину Лурье супруги Хейфицы, Соломон и Белла, зубные врачи из Казани. Они исправно ходили в синагогу, раввин приводил их в пример другим и во многом им помогал — порекомендовал им хорошую квартиру, устроил пожертвования и собрал денег на мебель. Потом ему пришла в голову идея:

— Вы должны сделать свадьбу по еврейскому обряду.

— Но мы уже почти тридцать лет зарегистрированы, — смутились они.

— Что такое «зарегистрированы»? Это только гойимы [51] Гой — обозначение нееврея в современных идише и иврите. регистрируются, а еврейский закон не признает гражданский брак. Чтобы вы во всем приобщились к еврейской вере, мы устроим вам настоящую свадьбу — под хупой. Вы сразу почувствуете себя настоящими евреями! Вам понравится.

Хейфицы немного подумали и согласились.

В гостинице повесили объявление: «ВНИМАНИЕ! В воскресенье в синагоге состоится свадьба Соломона и Беллы Хейфицев, после свадьбы — угощение. Приглашаются все желающие».

К этому моменту многие эмигранты уже выехали из гостиницы, но все равно решили прийти посмотреть на церемонию настоящей еврейской свадьбы.

Миша Балабула сказал просто:

— А чего не прийти на халяву? Дадут выпить, закусить.

Он переехал на Брайтон, брат Марк пристроил его все-таки официантом в свой ресторан.

Лева Цукершток стал учеником парикмахера — итальянца на Бродвее.

— Пришел я к хозяину и объяснил: так, мол, и так, двадцать лет стригу, тысячи голов постриг. А он говорит: до получения лицензии ты должен пройти полгода практики и сдать экзамен. Во дают американцы! Придется поработать полгода на хозяина, потом стану мастером.

Его разбитная дочка Рая поступила в городской колледж. Рахиль грустно пожаловалась Лиле:

— Продолжает водить дружбу с теми евреями из синагоги этих самых… как их…

— С геями?

— Вот — вот. Мы с Левой не знаем, что и делать.

Харьковский часовщик Исаак Капусткер устроился на работу в фирме по производству часов.

— Триста долларов в неделю получаю! Думаю купить машину, подержанную конечно. Уже записался на курсы по вождению.

Берл тихо сказал Лиле:

— Видите, он уже доволен, не кричит и не сердится. Помалу — помалу. Это Америка.

На помосте возвышался навес: на четыре шеста сверху был накинут талит. Раввин Лурье поставил под хупу жениха, а невесту в белом платье и под белой фатой подвела ее посаженная мать — жена раввина. Фата была такая длинная и плотная, что невесту пришлось направлять и поддерживать.

— Зачем такая дурацкая фата? — говорили эмигранты.

— Это потому что жених и невеста не должны видеть друг друга.

— Так они же столько лет женаты.

— Значит — насмотрелись, — сострил Капусткер.

Но невесту не сразу подвели к хупе, сначала семь раз обошли навес кругом, жених только следил за ней глазами. Эмигранты перешептывались:

— Это такой символ: жених смотрит семь раз на невесту и решает — берет ее в жены или не берет.

— Что, через тридцать лет он вдруг засомневался? — это опять был Капусткер.

Наконец Беллу поставили рядом с Соломоном под хупу.

— Ну, слава богу — решился!

Раввин взял бокал с вином и произнес благословение на иврите, потом передал бокал жениху, тот отпил из него и дал отпить невесте. После этого жених надел на указательный палец невесты кольцо и произнес на иврите:

— Вот ты посвящаешься мне этим кольцом по закону Моше и Израиля.

Соломон буквально вызубрил эту фразу, чтобы не совершить ошибки.

Потом раввин читал ктубу — еврейский брачный договор — и семь благословений, восхваляя Бога за сотворение рода человеческого, за счастье молодоженов и их потомков. Финальным моментом свадьбы стало разбивание бокала: раввин обернул граненый стакан салфеткой (чтобы не разлетелись осколки), и жених раздавил его каблуком. Правда, только с третьей попытки.

Все кинулись поздравлять «молодых» и заспешили к столам, где стояли бутылки с кошерным сладким вином «Манишевиц» и разнообразные закуски.

Заиграла музыка. Соломон с Беллой сразу закружились в вальсе. К ним присоединились и другие. Гена Лавут пригласил танцевать Лилю. Он оказался хорошим танцором, и это было так приятно!

— Боже, я даже не помню, когда танцевала в последний раз, — улыбалась Лиля.

Зазвучала «Хава нагила». Рая в обтягивающих джинсах с модными дырками на коленях начала танцевать и приглашать всех в круг. Люди образовали круг и взялись за плечи. Веселее всех танцевал раввин: он добился своего — эмигранты из России стали ходить в синагогу.

Лиля всегда возвращалась с работы пешком через Центральный парк, его красота завораживала ее. Иногда, усталая, она садилась на скамейку где-нибудь в тени деревьев и наблюдала за птицами и белками. Лиля смотрела на них и думала: «Счастливые белки и птицы — у них есть свои домишки. Когда же у меня будет свой дом?..»

Однажды она спросила Берла:

— Как вы думаете, можно недорого снять квартиру в этом районе?

— Почему нет? Можно, надо только знать подходящих людей.

— У меня есть письмо из Москвы к миссис Трактенберг, тетке моей приятельницы.

— Я знаю эту женщину. Она много лет покупала газеты у меня в киоске на углу Бродвея и 86–й улицы. Ее дом очень дорогой, но она знает другие landlords, то есть домовладельцев. Поговорите, она добрая женщина.

Лиля пошла познакомиться и передать письмо. Особняк Belnord поразил ее красотой и размерами. Старая миссис Трактенберг, с трясущейся от паркинсонизма головой, приняла ее в своем офисе. Лиля передала ей письмо Марьяны. Старушка читала с волнением, вытирала слезы: