Юрий Безелянский - Улыбка Джоконды: Книга о художниках

«Когда мне было 27 лет, я, чтобы иметь возможность приехать в Париж, сделал с Луисом Бунюэлем два фильма, которым суждено навеки войти в историю, это – “Андалузский пес” и “Золотой век”. С тех пор Бунюэль, работая в одиночку, снял и другие фильмы, чем оказал мне неоценимую услугу, ибо убедительно продемонстрировал публике, от кого в “Андалузском псе” и “Золотом веке” исходило все гениальное и от кого – все примитивное и банальное».

В своем дневнике Сальвадор Дали снисходителен только к Пикассо:

«Испания всегда имела честь представлять миру самые возвышенные и самые неистовые контрасты. В XX веке все эти контрасты обрели воплощение в двух личностях, Пабло Пикассо и вашем покорном слуге…»

Мало быть талантливым художником, надо еще уметь и подать себя, устроить шум, выгодно продать свои творения. Нужна, как мы говорим сегодня, большая раскрутка. В этом смысле Сальвадор Дали – не без помощи Галы, а может быть, именно благодаря ей – непревзойденный мастер.

«Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго, – признавался Дали. – А я предавался этому занятию всякий день и час. У меня был девиз: главное – пусть о Дали говорят. На худой конец говорят хорошо».

Рекламные способности Дали проистекали из ощущения его гениальности.

«Меня никогда не покидает чувство, что все, что связано с моей персоной и с моей жизнью, уникально и изначально отмечено печатью избранности, цельности и вызывающей яркости», – записывает он в дневнике 17 июля 1952 года.

Запись от 5 сентября 1953 года:

«В грядущем году я стану не только самым совершенным, но и самым проворным художником в мире».

Точнейшее определение: самый проворный… Однако не в одном проворстве дело. Сальвадор Дали родился и жил на Западе в обществе потребления, где реклама и деньги творят своих звезд и кумиров. Вспомним нашего Александра Тышлера, весьма талантливого художника, художника-философа, поражавшего своими живописными метафорами. Тышлер, кстати, ровесник сюрреалиста Рене Магритта – и что? Магритт в родной Бельгии и на всем Западе почитаем как идол, а наш Тышлер? В советские времена забился в пыльный угол сцены за театральной кулисой и был занят проблемой элементарного выживания. Он жил в Советском Союзе, за железным занавесом, и здесь не имело никакого значения личное проворство. Никто и помыслить не мог о рекламе своих произведений. Государство само определяло рейтинг гениальных и талантливых. Обо всем этом смешно даже говорить. Поэтому повезло Сальвадору Дали: он жил на Западе, а не в Советском Союзе. И мог бесцензурно, без всякого страха за собственную жизнь, писать:

«Каждое утро при пробуждении я испытываю высочайшее наслаждение, в котором лишь сегодня отдаю себе отчет: это наслаждение быть Сальвадором Дали, и в полном восхищении я задаю себе вопрос: какими еще чудесами он нынче подивит мир, этот Сальвадор Дали?» (6 сентября 1953 г.).

Художник беспрепятственно проявлял свою манию величия, и не только проявлял, но и успешно реализовывал, тем более что он действительно был велик по своему природному таланту. К врожденному дару он прибавлял почти гениальную проворность. Не случайно в дневнике обронена фраза: «Жить – это прежде всего участвовать». То есть не сидеть сложа руки, не ждать, когда тебя заметят и оценят, как это свойственно многим российским интеллигентам (неудобно говорить о себе, предлагать себя и т. д.). Дали чужд этих российских сантиментов. Он – высокопрофессиональный менеджер, рекламный агент самого себя, зазывала на улице и гид на выставке. Он постоянно устраивает «информационные оргии», чтобы привлечь к себе внимание и в очередной раз оповестить мир о существовании гения Дали. В доказательство этого приведу пространную выдержку из дневника:

«1958-й год. Сентябрь. Порт-Льигата.

Трудно удерживать на себе напряженное внимание мира больше, чем полчаса подряд. Я же ухитрялся проделывать это целых двадцать лет, и притом каждодневно. Мой девиз гласил: “Главное, чтобы о Дали непрестанно говорили, пусть даже и хорошо”. Двадцать долгих лет удавалось мне добиваться, чтобы газеты регулярно передавали по телетайпам и печатали самые что ни на есть невероятные обо мне известия.

Париж. Дали выступает в Сорбонне с лекцией о “Кружевнице” Вермеера и своем «Носороге». Он прибывает туда на белом «роллс-ройсе», набитом кочанами цветной капусты.

Рим. В освещенном факелами парке княгини Паллавичини Дали воскресает, неожиданно появляясь из кубического яйца, испещренного магическими текстами Раймондо Луллио, и произносит по-латыни зажигательную речь.

Герона, Испания. В Обители Пресвятой девы с Ангелами только что вступил в тайный литургический брак с Галой. “Теперь мы – существа архангельские!” – заявил он.

Венеция. Гала и Дали, представленные великанами, спускаются по ступеням Дворца Бейстегуи и вместе с приветствующей их толпой танцуют на главной площади города.

Париж. На Монмартре, прямо напротив мельницы “Ла Галетт” Дали, стреляя из аркебузы по гравировальному камню, создает свои иллюстрации к “Дон Кихоту”. “Обычно, – заявляет он, – мельницы делают муку – я же собираюсь из муки делать мельницы”. Заполнив мукою и смоченным типографской краской хлебным мякишем два носорожьих рога, он с силой выстреливает всем этим и выполняет свое обещание.

Мадрид. Дали произносит речь, где приглашает Пикассо вернуться в Испанию. Начинает он со следующего заявления: “Пикассо испанец – и я тоже испанец! Пикассо гений – и я тоже гений! Пикассо коммунист – и я тоже нет!”

Глазго. Муниципалитет города только что принял единодушное решение приобрести картину Дали “Христос Святого Иоанна на кресте”. Сумма, заплаченная за это произведение, вызвала взрывы негодования и ожесточенные споры.

Ницца. Дали объявляет о своем намерении приступить к созданию фильма “Тачка во плоти” с Анной Маньяни в главной роли, где героиня без ума влюбляется в тачку.

Париж. Дали продефилировал через весь город во главе процессии, несущей батон хлеба пятнадцатиметровой длины. Хлеб был торжественно возложен на сцену театра “Этуаль”, где Дали выступил с истерической речью о “космическом клее” Гейзенберга.

Барселона. Дали и Луис Мигель Домингин решили устроить сюрреалистический бой быков, в конце которого вертолет, наряженный Инфантою в платье от кутюр, унесет в небо жертвенного быка, который далее будет сброшен на священной горе Монсеррат и растерзан кровожадными грифами. Тем временем Домингин на импровизированном Парнасе увенчает короною голову Галы, одетой Ледою, а у ног ее выйдет голым из яйца Дали.