Юрий Безелянский - Улыбка Джоконды: Книга о художниках

Есть имена, которые сопровождают нас по жизни с детства. Одно из них – художник Репин. Кто не знает его знаменитых картин «Бурлаки», «Запорожцы», «Не ждали», портретов корифеев русской культуры и науки – Льва Толстого, Павлова, Мусоргского, Третьякова, Гаршина…

Репин отличался исключительным трудолюбием: делал много подготовительных рисунков и набросков, по нескольку раз переписывал свои холсты. Над картиной «Пушкин на берегу Невы» работал чуть ли не 30 лет. Это был великий художник и великий труженик. При жизни он познал популярность и славу, но при этом в отличие от многих не потерял голову. Однажды Татьяна Толстая, взглянув на его этюд, воскликнула: «Как вы талантливы, Илья Ефимович!», а он ответил, что не талантлив, а трудолюбив.

По свидетельству Корнея Чуковского, Репин не любил фаворитов, свиты, приближенных. «Изо всех великих людей он один спасся от этого ужаса. Если дать ему стул или поднять платок, – он тебя возненавидит, ногами затопает…»

О Репине существует большая библиография, да и сам он написал воспоминания «Далекое близкое» и оставил большое эпистолярное наследие. И все же напомним основные вехи его жизни.

Илья Ефимович Репин родился 24 июля 1844 года в Чугуеве в семье военного поселенца. Страсть к рисованию пробудилась очень рано. Одним из первых его учителей был иконописец Бунаков. Так как семья бедствовала, художник еще в раннем детстве научился зарабатывать деньги, расписывая «писанки» – пасхальные яйца.

В 19 лет Репин покинул родной Чугуев, взял скопленные за иконописные работы 100 рублей и отправился в дальний путь – воплощать свою мечту о Петербурге: «…только бы добраться и увидеть Академию художеств».

Добрался. Увидел и – холодный душ. Посмотрев рисунки Репина, конференц-секретарь Академии художеств Львов резко сказал:

– Вам в Академию рано. У вас ни тушевки, ни рисунка.

Не первый случай «проницательности» высоколобых академиков.

Пришлось Репину учиться живописи не в Академии, а в вечерней Рисовальной школе при Бирже, однако вскоре выяснилось, что в школе ему делать нечего и его место все же в Академии. Он сдал экзамен и был принят. 8 мая 1865 года – первый успех: за эскиз «Ангел смерти избивает всех перворожденных египтян» ему присуждается вторая серебряная медаль, дававшая звание свободного художника.

В начале 1871 года на выставе Общества поощрения художеств были выставлены «Бурлаки» и имели большой успех. Критик Стасов возвестил, что за Репиным будущее национального искусства.

– Слушайте, юноша, вы сами не сознаете, что вы написали. Это удивительно. «Тайная вечеря» перед этим ничто, – так обратился к Репину Николай Ге, автор этой прославленной картины.

Любопытна судьба «Бурлаков». Великий князь Владимир, увидев эскиз, заказал Репину картину. Купил ее и поместил в своей бильярдной, где она и провисела 44 года, скрытая от всеобщих глаз.

В мае 1873 года Репин отправился за границу. Снял квартиру и мастерскую в Париже и под новыми впечатлениями написал картину «Парижское кафе». И тут Репина подстерегла неудача: «кафе» не получилось, рухнуло под тяжеловесным бременем драматической нагрузки. По своей натуре Репин тяготел к сложным психологическим сюжетам, он был драматургом живописи, а лирика, одномоментность настроения были ему чужды. Так великий русский реалист проиграл соревнование французским коллегам: достаточно сравнить аналогичные сюжеты у Мане и у других импрессионистов.

После зарубежных странствий (как писали в журнале «Развлечение»: «Пришлец из северного края, художник Репин в Риме жил и там, искусство изучая, все галереи посетил…») Репин перебирается в Москву. Он собирался даже поступить в Московский университет (это в 37-то лет!), но чиновничий бюрократизм отвратил его от этой мысли. Хотя факт самого желания интересен как показатель неутомимого стремления Репина к культуре, к глубоким знаниям.

В 1887 году Репин вышел из Товарищества передвижных выставок. В письме к Савицкому он писал: «…чиновничество мне ненавистно; я бежал из Академии от чиновников – у нас возникла своя бюрократия. Я не могу… Лучше я останусь один, мне спокойнее» (28 сентября 1887).

Пожив в Москве, Репин переселяется в Петербург, затем снова возвращается в первопрестольную. Встречается со Львом Толстым. Совершает поездки за границу. И много-много работает. 25 ноября 1893 года он получает звание профессора живописи.

В России нарастал революционный вал, и Репин восемь своих картин посвятил революционным сюжетам, изображая либо арест, либо тюрьму, либо возвращение с каторги. Не всем понравился такой поворот в творчестве художника. «Жалкая гениальность, покупаемая ценой художественных ошибок, путем подыгрывания любопытству публики посредством “рабьего языка”. Это хуже, чем преступление, это – ошибка… Не ждали! Какая фальшь заключается уже в одном этом названии!..» – негодовали «Московские ведомости».

Известно: завоевать любовь всех невозможно. Когда в конце века Репин оставил темы эксплуатации и революционного брожения, да к тому же сам занялся организацией сельскохозяйственного труда в своем поместье на берегу Двины («Я здесь страшно занят. С 4 часов утра до 10 часов вечера есть масса самых разнообразных дел, которые никогда, кажется, не могут быть кончены…» – из письма к Стасову в мае 1893 года), то тут на Репина обрушился шквал упреков за якобы изменничество. А стоило Репину поместить в «Театральной газете» свои «Письма об искусстве» и выразить в них свое изменившееся отношение к живописи, как его друг Владимир Стасов буквально завопил: «Чистое ренегатство» с тремя восклицательными знаками.

Воистину, всем не угодить. Впрочем, и похвала бывает часто хуже любой критики. Как-то в сердцах Илья Ефимович по этому поводу написал: «А тут еще похвала рецензентов!!! Надо молчать, кланяться. Праздное зевание публики, ее апатичные замечания… Ах, черт бы побрал весь этот дешевый навоз, который даже в геологическую формацию не войдет, а сметется в хлам завтра же и забудется навсегда… А всякий, кто достиг в своем деле настоящего развития, кто не шарлатан, кто видит правду и не боится ее, тот может быть доволен только действительными шедеврами. А может ли он их произвести? Да, наконец, это все в области очень тонких и очень неположительных впечатлений. Ах, лучше не бередить…»