Юрий Безелянский - Улыбка Джоконды: Книга о художниках

«Очаровали» – наиболее подходящий глагол к картинам Исаака Левитана. Нам, живущим в преддверии XXI века, в полыхающем ненавистью мире, конечно, ближе и понятнее искусство Сальвадора Дали, Пабло Пикассо или русского Михаила Шемякина с их разорванным сознанием, кричащими красками и апокалиптическим видением окружающей действительности. Как сказано в третьей книге Ездры: «Будет смятение во многих местах, часто будет посылаем огонь с неба; дикие звери переменят места свои, и нечистые женщины будут рождать чудовищ».

Безумное время – безумное искусство. Пророчества Босха обросли реальными деталями. Но когда отвлечешься от всего этого адского морока и вдруг твой взгляд упадет на картины Левитана, то даже не верится, что возможно такое искусство, такой романтический реализм, такой покой и такая тишина в мире.

Глядя на шедевры Левитана – «Тихий день на Волге», «Тихий серый день», «Тихое озеро», «Тихая обитель», «Березовая роща», «Вечерний звон», «Над вечным покоем» и многие другие, – невольно начинаешь остывать от повседневного кипения и погружаться в кроткое очарование левитановских работ. На тебя нисходит покой. Тебя настигает блаженство. И ты оказываешься во власти вселенской гармонии. Конечно, может быть, это всего лишь иллюзия: мир, покой и немного грусти, как острая приправа к блюду жизни. И никакого вечного боя. Никакой степной кобылицы, несущейся вскачь. Вечный покой. Вот что навевают нам картины Исаака Левитана.

Н. Заболоцкий. «Лесное озеро», 1938

Как ни странно, но биография Левитана – одна из наименее документированных. Официальных документов почти не сохранилось. Ни дневников, ни записных книжек, ни пространных статей об искусстве Левитан после себя не оставил. Более того, перед смертью распорядился уничтожить все письма. Друг Левитана Чехов, несмотря на упорные просьбы Дягилева написать воспоминания о художнике, так ничего и не написал. Да и в последующее время о нем писалось весьма скудно: исследование А. Федорова-Давыдова «Жизнь и творчество» (1966), книга А. Туркова в серии «Жизнь в искусстве» (1974) да «Письма. Документы. Воспоминания» (1956), причем все явно куцее, выхваченное, сокращенное. Вот и все.

Даже день рождения Левитана – 18 августа 1860 года – может быть оспорен, ибо никаких документов о рождении художника нет. Известно лишь, что маленький Исаак появился в посаде Кибарты, близ станции Вержболово, Ковенской губернии, в семье железнодорожного служащего (сначала кассира, потом контролера). Отец художника Илья Левитан происходил из патриархальной еврейской семьи. В его собственной семье росло четверо детей: два сына – старший Адольф и младший Исаак, и две дочери.

В 70-е годы Левитаны перебрались в Москву, и отец пристроил сыновей в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Причем удивительно то, что младший, Исаак, особой склонности к рисованию не имел и, лишь начав учиться, пристрастился к нему, и тут сразу обнаружилась его одаренность.

Когда Левитану было 15 лет, умерла мать, через два года – отец. И юный художник, оказавшийся сиротой, вынужден был сам пробиваться в жизни. Примечательный факт: когда кто-то из доброхотов пришел к сиротам с конвертом денежной помощи, то юный Левитан возмутился: «Не надо нам! Я сам буду работать!»

Вскоре семья распалась: сестры поступили на службу, а братья продолжали мыкаться в тисках нужды. Исаак носил старую красную рубаху, рваные брюки и опорки на босу ногу. Однако нужда не останавливала его, Левитан продолжал настойчиво постигать профессию художника. Из студии Перова он перешел в студию Саврасова.

В 1883 году Левитан окончил училище живописи с двумя серебряными медалями и получил звание классного художника (тогда это означало всего лишь ступень профессии). В следующем, 1884 году он был принят в число экспонентов Товарищества передвижных художественных выставок. Стал передвижником.

Далее напряженная работа, писание и экспонирование картин, неуклонный рост популярности. Левитан умер в расцвете сил и таланта. Современник художника журналист Михаил Первухин писал:

«До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да и не знаю, дойдет ли кто и после».

«Левитан остался в моей памяти, – писал его сотоварищ по училищу Василий Бакшеев, – как художник, неразрывно связанный с русской национальной школой пейзажа, как художник, глубоко любящий родную природу, без устали ее изучающий и с большим мастерством воплощающий эту природу в своих богатствах».

Сказано, конечно, с пафосом. А вот более человечное мнение о Левитане. Оно принадлежит Александру Бенуа:

«…это поистине человек, который водит тебя гулять, иногда в калошах, иногда под Палящим солнцем, но всегда по таким местам, где чудно пахнет свежим воздухом, снегом, сухими листьями и распустившейся березой. Обыкновенно же пейзажисты пишут пейзажи, и они пахнут маслом».

Но Левитан был действительно необыкновенным пейзажистом. Часто пишут и говорят: певец… поэт… И забывают простое слово – гений.

Однако не будем рядиться в искусствоведческие одежды и со скучным видом знатока разбирать живописные и композиционные средства художника, говорить о том, где он – яркий передвижник, а где в его полотнах ощущаются мотивы модерна. Все это интересно только специалистам. А простому читателю, с обычным «верхним образованием», интересно другое: как жилось Левитану, каким он был человеком, кого любил, как любили его.

Вот об этом, в силу оставшихся документов и мемуарных свидетельств, и поговорим.

Итак…

Трудное, нищенское детство, еврейское изгойство, нелады со здоровьем («мерехлюндия» как отзвук физического неблагополучия организма) – все это не могло не отразиться на характере Левитана, на его привычках. В отличие от своего учителя Алексея Саврасова, да и многих других служителей искусства (Аполлона Григорьева, к примеру), которые искали утешения от невзгод жизни в алкоголе (истинно российское утешение), Левитана врачевала природа. Он до самозабвения упивался лесами, холмами, пригорками, речками и озерами, всем этим разноцветьем и разнотравьем, российским ландшафтом. Видел и слышал, как токует вальдшнеп, «как маленький Гамлет, рыдает кузнечик». Мог часами лежать на спине где- нибудь в роще, насвистывая при этом песенку, или бродить по лесу с верной собакой Вестой, или сидеть неподвижно с удочкой, наблюдая за водной рябью, «в венце кувшинок, в уборе осок».