Альберт Манфред - Марат

«ЦЕПИ РАБСТВА»

«Желание посвятить себя наукам и избежать рассеянной жизни заставило меня уехать а Англию», — так писал Марат в ноябре 1783 года своему другу Руму де Сен-Лорену.

В этих словах была правда. В Англии Марат всецело посвятил себя науке и, следовательно, был весьма далек от «рассеянной жизни». Он делил свое время между врачебной практикой и литературной работой.

Первая неудача отнюдь не обескуражила его. Едва лишь закончив свой большой роман и тут же перечеркнув его от начала до конца, Марат взялся за новый, еще больший труд.

Замысел его был грандиозен. Это должно было быть сочинение, посвященное не каким-либо частным или второстепенным вопросам, а самому главному в жизни — творцу исторического процесса — человеку. Это сочинение так и называлось «О человеке».

Это должно было быть всеобъемлющее, универсальное исследование о природе и жизнедеятельности человека. Марат полагал, что его знания врача, физиолога, с одной стороны, и его широкая эрудиция в области философии и гуманитарных наук вообще создадут для него особые преимущества и позволят ему изучить предмет глубже и полнее, чем его предшественники.

Он хорошо знал, что до него этот вопрос освещали писатели, составившие себе громкое имя в истории французской общественной мысли.

Передовая молодежь увлекалась знаменитым философским трактатом «Человек-машина», вышедшим в 1748 году анонимно, но, как вскоре стало известно, принадлежавшим перу Жюльена Ламетри. Кстати сказать, Ламетри столь же счастливо соединял оба качества, которыми гордился Марат: он был и врачом и философом.

С задором и самонадеянностью, свойственными молодости, Марат был готов критически переоценить значение трудов самых прославленных корифеев французского Просвещения.

Если у него есть знаменитые предшественники, что же, он готов с ними соревноваться. С воодушевлением Марат взялся за перо. Он работал над новым трудом в течение нескольких лет и в конце концов написал огромный ученый трактат в трех объемистых томах.

В этом сочинении он четко определил свое отношение к писателям, изучавшим тот же круг вопросов.

К Ламетри Марат отнесся еще снисходительно. Он даже кое-что одобрил в этом сочинении, которому не склонен был придавать большого значения. Но зато он подверг резкой критике другое, еще более знаменитое произведение философской мысли XVIII века — «Об уме» Клода Адриана Гельвеция. С тех пор как в 1758 году эта книга была осуждена Государственным советом, парижским архиепископом и Сорбонной и затем, в 1759 году, по постановлению парламента сожжена рукой палача, она стала одной из самых популярных книг во Франции и Европе. Марат не побоялся вступить в полемику с основными идеями этого нашумевшего произведения. С тем же дерзким задором молодости он пренебрежительно отозвался даже о самом Вольтере, которого обвинял в непоследовательности, и бегло высказал свое несогласие с Паскалем и Монтескье.

Единственным из современных ему писателей-философов, с которым он гласно солидаризировался, был Жан Жак Руссо.

Но в этом обширном сочинении Марата была Не только полемическая горячность; молодой ученый последовательно и логично, в соответствии с тщательно продуманным планом излагал позитивные идеи, систему своих взглядов.

В 1772 году в Англии была издана часть работы— книга «Опыт о человеческой душе». В 1773 году в Лондоне было опубликовано все исследование «О человеке» на английском языке. Это было объемистое сочинение в двух томах, насчитывающее свыше пятисот типографских страниц.

Но автор и после опубликования своего труда не прекратил работы над ним. Он продолжал его дополнять и расширять и через два года выпустил в Голландии новое издание труда на языке оригинала — по-французски.

Оно называлось теперь: «О человеке, или принципы и законы влияния души на тело и тела на душу». Новый вариант его труда состоял уже из трех томов и насчитывал в общей сложности без малого тысячу страниц!

Это был воистину грандиозный по своим размерам труд, и молодой писатель, не прекращавший в это же время работы в области медицины и физики, большой врачебной практики и параллельно создававший великое сочинение социологически-политического характера, был вправе гордиться своей необычной работоспособностью.

Но Марат на сей раз, в отличие от своего первого литературного опыта, был удовлетворен не только количественным результатом своего труда, который был красноречив сам по себе, но и по существу.

«Роман сердца» он вычеркнул из своей биографии писателя и никогда о нем не вспоминал. Трактат «О человеке» он трижды издавал на свои собственные деньги в переводе на английский и на родном языке и позднее всегда считал его своим первым литературным произведением.

Если верить самому Марату, то появление в печати его труда «произвело сенсацию».

В этом была, по-видимому, доля — и, может быть, немалая — преувеличения. Но сочинение не осталось незамеченным: это бесспорно.

В «Вестминстерском иллюстрированном сборнике», издаваемом обществом литераторов, летом 1773 года был помещен отчет о сочинении анонимного автора, содержавший множество похвал. Господин де ла Рошетт, французский генеральный комиссар по обмену пленными в Лондоне, которому Марат послал свое произведение, отозвался о нем в самых лестных выражениях: «Я закончил, наконец, чтение интересной вашей работы, в которой, на мой взгляд, вы обнаруживаете большое дарование и всю ту долю вкуса, какую только способна вместить разработанная вами тема».

Лорд Литльтон, автор ряда научных трудов, и профессор Колиньон из Кембриджского университета, которым Марат послал свое сочинение, в личных письмах к нему высказали также весьма лестные суждения.

Автором трактата «О человеке» заинтересовались и в далеком Петербурге. Лорд Литльтон рассказал о Марате поверенному в делах русского посольства в Лондоне Пушкину; тот, видимо, сообщил об услышанном в Петербург и получил инструкцию пригласить автора сочинения «О человеке» в Россию. Так сообщал об этом сам Марат. Впрочем, это подтверждается и письмом лорда Литльтона к Марату в декабре 1773 года.

«Если Вам угодно будет навестить г-на Пушкина, полномочного посла России при нашем дворе, он сообщит Вам нечто для Вас, быть может, весьма выгодное, если только Вы примете его предложения. Я был бы крайне польщен, если бы мог оказаться Вам полезным…»

Можно не сомневаться в том, что предложения, сделанные Марату, были весьма выгодными — Екатерина II умела щедро платить «просвещенным умам» Европы. По-видимому, по донесениям Пушкина, в Петербурге у Екатерины или ее приближенных сановников составилось впечатление, что молодой автор трактата «О человеке» принадлежит к числу «восходящих светил»; рачительные хозяева в «Северной Пальмире» сочли разумным закупить будущую знаменитость, так сказать, на корню.