Альберт Манфред - Марат

Было ли это случайностью? Фатальным стечением непредвиденных обстоятельств? Нет, конечно. Для того чтобы простой почтмейстер в маленьком, никому не ведомом селении Сен-Менегу, ничего не подозревавший о происшедшем в Париже, заподозрил в одном из проезжих переодетого короля, для того чтобы он, подвергаясь опасности, помчался в погоню за подозрительным экипажем и затем, набравшись храбрости, остановил и арестовал самого монарха — для этого надо было, чтобы революция за три года перевоспитала и переродила весь народ, привив ему высокие чувства гражданского долга и патриотизма.

Замечательный штрих, показывающий, как высока стала сознательность народа: когда Учредительное собрание постановило выдать Друэ в знак благодарности за поимку короля тридцать тысяч ливров, простой почтовый служащий из Сен-Менегу с гордостью отказался от этого подарка. Он выполнил лишь долг французского гражданина, — так отвечал Друэ.

Как бы там ни было, но благодаря инициативе почтмейстера из Сен-Менегу и революционной энергии жителей маленького Варенна королевская чета была задержана и пленена французским народом. Попытка генерала Буйе, потерявшего долгие часы в тщетном ожидании берлины, двинуть войска, чтобы силой освободить короля и его семью, оказалась безуспешной. Весть о бегстве короля распространилась уже по всей стране, и сразу же повсеместно крестьяне, мастеровые и подмастерья, торговцы, городская беднота — словом, весь французский народ, вооружаясь чем попало: ружьями, пистолетами, саблями, топорами, вилами, поднялся, как один человек, на защиту революционного отечества от еще неизвестной, но грозной опасности.

И вот из Варенна в Париж в сдержанном грозном молчании медленно двинулась длинная, казавшаяся бесконечной процессия: карета с плененной королевской четой, окруженная многими тысячами крестьян и горожан из окрестных селений, пришедших сторожить короля либо просто посмотреть на столь редких в этих краях путников.

25 июня процессия достигла Парижа. Все улицы столицы были запружены толпами людей. Народ молчал. Люди жадно вглядывались в медленно следующую огромную берлину, и ни слова приветствия, ни хула не срывались с их уст.

Но вставали вопросы: как должно поступить с королем, изменившим своему народу и бежавшим к врагу? Как отнестись к монархии вообще?

Уже с начала Вареннского кризиса отчетливо обозначились две противоположные тенденции, два противоположных направления.

Буржуазная аристократия, господствовавшая в Национальном собрании, сразу же поняла глубокий политический смысл происходившего кризиса. Уничтожить власть короля — значило углубить революцию, двинуть ее дальше. Это понимали все наиболее проницательные представители крупной буржуазии, удерживавшей господствующее положение.

После смерти Мирабо в апреле 1791 года роль лидеров партии конституционалистов, партии крупной буржуазии, перешла к так называемому триумвирату. Адриан Дюпор, Антуан Барнав и Александр Ламет, эти три депутата Учредительного собрания, стали фактическими руководителями партии крупкой буржуазии.

Еще до Вареннского кризиса в мае 1791 года Адриан Дюпор говорил: «Революция совершена, чудовищно было бы предполагать, что она не закончена». Дюпор в этих словах сжато выразил мысль Мирабо, развивавшуюся им на протяжении последних двух лет его жизни. Мирабо был первым, кто призвал к тому, чтобы остановить революцию в ее развитии, и делал все от него зависевшее, чтобы претворить эту мысль в жизнь. Но революция продолжала развиваться, и в 1791 году Дюпору пришлось повторить другими словами ту же мысль.

Но эта идея развивалась не только Дюпором. Ее повторяла вслед за ним вся крупная буржуазия, напуганная возрастающим напором народных масс. И когда разразился Вареннский кризис, то для господствующей буржуазии стало ясным, что вопрос о судьбе короля теснейшим образом связан с вопросом о развитии революции.

Антуан Барнав — один из самых сильных умов партии конституционалистов — в нашумевшей речи 25 июля 1791 года заявил:

«Сейчас продолжение революции приведет к крушению ее. Дело заключается именно в этом, именно в этом наш национальный интерес: желаем ли мы закончить революцию или хотим возобновить ее?» — спрашивал Барнав и тут же сам отвечал: «Если революция сделает еще шаг дальше, она не сможет совершить его безопасно… потому что первое, что могло бы быть сделано в направлении свободы, это уничтожение королевской власти; еще один шаг по пути к равенству привел бы к уничтожению собственности».

В этих словах Барнав очень ясно вскрыл взаимозависимость явлений, их внутреннюю связь.

«Революцию необходимо остановить» — вот к чему стремилась крупная буржуазия.

Марат, напротив, выступал и ранее и в'дни Вареннского кризиса с требованием продолжения и углубления революции. Углубление, развитие революции являлось главным его требованием, именно оно отвечало интересам широких народных масс. В этом смысле позиции Барнава и Марата были прямо противоположными.

Но дальше в позиции Марата выявились уязвимые пункты.

Барнав, и это было вполне логично с его стороны, стремясь задержать поступательное развитие революции, стремился сохранить монархию, существующий политический строй и данного короля Людовика XVI.

Именно в связи с этим Барнав, как и раньше Лафайет, выдвинул версию о похищении короля. Все знали, что это ложь, и тем не менее Национальное собрание приняло официальное постановление, снимавшее всякую ответственность и вину с короля. Народу было объявлено, что король был похищен, что его увезли насильственно, вопреки его воле и намерениям, и что, следовательно, — он не несет никакой ответственности за происшедшее. Эта преднамеренная ложь была сфабрикована конституционалистами для того, чтобы создать правовую основу для сохранения короля на троне.

В противовес этой лживой версии вся революционная демократия — демократические клубы, демократическая печать — гласно утверждала правду: король не был похищен — король бежал; над королем не было совершено насилие, король сам готовил насилие над французским народом; король сам подготовил план побега, он был соучастником заговора, его главным вдохновителем и главным действующим лицом.

Если обратиться к революционной печати, к демократическим газетам Франции в дни июльского кризиса, то легко убедиться в том, что все они единодушны в этом утверждении. Все революционные демократы без исключения были едины в мнении о том, что король был главой заговора, что его попытка к бегству представляла собой преступное антинациональное действие против Франции.

Но какой из этого следовал вывод?