Альберт Манфред - Марат

Это было сказано верно.

Престиж и авторитет Марата после провала обвинения и торжеств 24 апреля поднялись на недосягаемую высоту. В течение ближайших дней после оправдательного вердикта местные революционно-демократические организации, клубы якобинцев, кордельеров, народные общества, отдельные патриоты со всех концов Франции слали выражения горячего одобрения оправдательного приговора и чувства восхищения и любви Другу народа.

Но сам Марат уже через день после его торжества стал тяготиться оказываемыми ему почестями. Когда 26 апреля в клубе Якобинцев ему устроили восторженную встречу и президент общества, а затем четырехлетний ребенок поднесли ему венки, Марат поднялся на трибуну и сказал: «Не будем заниматься венками, будем защищаться с одушевлением, оставим все эти ребячества и будем думать только о том, чтобы сокрушить наших врагов».

И он больше ни в выступлениях, ни в статьях, ни в письмах не возвращался сам и не разрешал другим напоминать о его великом триумфе 24 апреля.

Марат справедливо рассматривал свой процесс как одну из авангардных схваток в решающем сражении с жирондистами. Все его выступления весной 1793 года были пронизаны одной мыслью: «только одни революционные меры действительны». Народ должен снова, как и раньше, сам себя спасти; он должен снова подняться на спасительное восстание, изгнать изменивших родине и революции жирондистов из Конвента и укрепить революцию, передав руководство в руки подлинных патриотов.

Обогащенный опытом революции, Марат в период подготовки народного восстания, которое должно было свергнуть власть Жиронды, значительно расширил и углубил свое понимание революционной диктатуры. В нем окончательно укрепляется «мужество беззакония», признание революции высшим и самым авторитарным фактором общественной жизни. Еще ранее в речи по поводу суда над королем, то есть в начале января 1793 года, Марат дает замечательное определение Конвента как потенциального органа революционной диктатуры. Полемизируя с жирондистами, Марат пишет: «Если бы Конвент был только законодательным собранием, то они, несомненно, были бы правы, но он наделен неограниченной властью, то есть всеми видами власти, которые требуются для спасения общественного дела; поэтому нет такой разумной или насильственной меры, которую в случае ее надобности он не был бы уполномочен принять для торжества свободы…» И дальше: «И если бы пришлось пожертвовать всеми законами ради общественного блага — первого из законов, то я утверждаю, что среди нас не найдется никого, кто бы не захотел этого сделать». Эти мысли у него укреплялись и получали дальнейшее развитие. Рассматривая Конвент как революционный орган, наделенный неограниченной властью, в том числе властью революционного насилия, считая, что интересы революции доминируют над всеми законами, Марат, в сущности, предвидел ту революционно-демократическую диктатуру, какая через несколько месяцев сложилась в практике якобинского этапа революции.

Поражение жирондистов в сражении против Марата показало, как изменилось к весне 1793 года соотношение сил. Теперь перевес уже явственно обозначился на стороне якобинцев. Гора одолевала Жиронду.

Но в ослеплении бессильного бешенства жирондисты не только не стали благоразумнее — они еще яростнее нападали на своих противников и в неистовстве ненависти перешли к угрозам всему Парижу. В мае Инар, жирондист, в последний раз проведенный его друзьями на пост президента Конвента, посмел публично, на официальном заседании заявить депутации Парижской коммуны: «Если будет нанесен удар национальному представительству, то я объявляю вам от имени всей Франции, что скоро будут искать на берегах Сены место, где некогда стоял город Париж…»

Это был язык герцога Брауншвейгского, язык контрреволюционных интервентов.

Жиронда грозила гражданской войной, она развязывала ее. И она дождалась возмездия, которое сама на себя накликала.

Народное восстание 31 мая — 2 июня 1793 года низвергло власть Жиронды.

Двадцать девять депутатов-жирондистов во главе с Бриссо, Верньо, Гаде, Жансонне, Петионом, Бюзо, Барбару по предложению Кутона были исключены решением Конвента из его состава и подвергнуты домашнему аресту.

Жиронда первой, проводя в апреле в Конвенте решение об аресте Марата, уничтожила «талисман неприкосновенности», охранявший до тех пор представителей народа. Теперь эта мера обернулась против нее. Если можно было оскорбить народ Парижа, предав суду его избранника, то почему должны оставаться священными депутатские полномочия сообщников Дюмурье? Так рассуждал народ Парижа, окруживший 2 июня плотным кольцом здание Конвента и нетерпеливо ожидая, когда он произнесет приговор, очищающий его ряды от депутатов, поднявших руку на революцию.

Марат сыграл большую и важную роль в организации и руководстве народным восстанием 31 мая — 2 июня 1793 года. Существует версия, будто в ночь с 1 на 2 июня он сам поднялся на каланчу, чтобы первым ударить в набат, призывавший к восстанию.

Об этом имеется ряд свидетельств современников, но сам Марат в своем рассказе о событиях этих дней не упоминает об этой подробности. Может быть, он не рассказал об этом из скромности? Или не придавал этому эпизоду значения? А может быть, он и не поднимался на каланчу и не бил в набат и весь этот рассказ надо отнести за счет разгоряченного воображения участников событий — его друзей или врагов?

Как бы там ни было, остается несомненным, что все решающие три дня Марат был в самой гуще событий. В Конвенте, в Коммуне, в Комитете общественной безопасности — он всюду вмешивался в ход борьбы, давал советы обращавшимся к нему участникам восстания, направлял их деятельность, требуя доведения восстания до полной победы.

Победа народного восстания 31 мая — 2 июня была великой победой Горы. Она была и великой победой Марата. На протяжении двух последних лет вместе со своими собратьями по оружию — якобинцами — Марат вел жестокую, беспощадную, изнурительную, поглощавшую все его силы борьбу против Жиронды. Когда он начинал эту борьбу, «партия государственных людей» была в зените своей славы, она была могущественной, влиятельной, популярной партией, державшей в своих руках руль государственной власти, господствовавшей в Конвенте, в правительстве и в аппарате, почти во всех местных органах провинциальной Франции.

Марат разоблачал двоедушие, двурушничество, тайное пособничество врагам, недоверие к народу, склонность к измене «партии государственных людей — жирондистов». Прошло два года, и то, что он увидел в зародыше или в самом начале, выросло и дошло до своего логического завершения: партия Жиронды превратилась в партию контрреволюции и национальной измены.