Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

В заключение приведу еще сообщение бывшего французского посла Мориса Палеолога. Под датой 17 октября 1914 г. он записывает такой разговор:

«Один из моих информаторов, Б., имевший сношения с передовыми кругами, сообщил мне, что в настоящее время с большим жаром обсуждаются странные тезисы анархиста (sic [484]) Ленина, находящегося в Швейцарии…

— Не является ли Ленин агентом германской провокации?

— Нет, это не продажный человек… Он убежденный, фанатик, но человек очень высокой нравственности. Его все уважают.

— Тем более он опасен».

Показание Палеолога интересно в двояком отношении. Во-первых, оно свидетельствует, что официальные патриоты Антанты не нуждались ни в каких данных, чтобы заподозрить или обвинить революционера в связях с германским штабом (в Германии дело обстояло, конечно, немногим иначе). Во-вторых, высказанная в этой беседе Палеологом элементарная мысль, что Ленин может стать опасным именно как не продажный, а убежденный человек, притом «высокой нравственности», звучит как априорное опровержение позднейшей версии о тайных связях большевиков с правительством Гогенцоллерна.

Таковы три свидетельства, каждое из которых имеет свой вес. Условия, в которых мне приходится работать, — прежде всего отсутствие в Константинополе библиотеки — делают для меня крайне затруднительными библиографические изыскания. Пока ограничиваюсь сказанным.

14 февраля 1931 г.

Вам, разумеется, известно через берлинское полпредство, что процесс мой с дрезденским издателем Шуманом, владельцем фирмы К. Рейснер, перешел в суд следующей инстанции, по инициативе издательства, потерявшего процесс в двух низших инстанциях в Берлине и в Дрездене.

Как вам, опять-таки, известно через берлинское полпредство, вступившее с дрезденским издательством в близкую связь со времени возникновения моего с ним конфликта и обеспечившее ему крупный советский заказ, Шуман требует от меня книгу «Ленин и эпигоны», полагая, очевидно, что распоряжение этой рукописью еще более улучшит его отношения с соответственными органами советского правительства.

Новая судебная инстанция (Оберландесгерихт) [485]сочла нужным не ограничиваться чисто юридической стороной дела, а выяснить также и его политическую основу. С этой целью суд признал необходимым привлечь научную экспертизу по рекомендации Лейпцигского университета. На рассмотрение эксперта судом ставятся следующие вопросы, которые привожу дословно:

«1. Как надлежит рассматривать отношения между Троцким и Керенским?

а) В чем состоят противоречия между Троцким и Керенским?

б) Как воздействовали эти противоречия на взаимоотношения Троцкого и Керенского?

Стремился ли, в частности, этот последний к личному уничтожению Троцкого?

2. Возможно ли при состоянии нынешних исторических исследований установить в книге Керенского объективную неправду в отношении Ленина и большевизма? Насколько в этом случае задевается личность Троцкого без того, чтобы он был назван по имени?»

Политическое значение этих вопросов выходит далеко за рамки моей тяжбы с Шуманом. Хотя лейпцигский суд и не является, конечно, последней исторической инстанцией, тем не менее неблагоприятная или двусмысленная политическая мотивировка решения [486]может на значительный срок дать свежую пищу не только русским эмигрантам, но и мировой буржуазии. С другой стороны, ясный и отчетливый ответ суда на поставленные им же вопросы нанес бы очень ощутимый удар наиболее злобным врагам Октябрьской революции и большевизма.

Сама по себе клевета Керенского настолько груба и противоречива, что суд, независимо от его политических тенденций, должен будет прийти к правильным ответам на приведенные выше вопросы, если только вооружить адвокатуру и экспертизу всеми необходимыми документами и источниками.

Совершенно ясно, что иностранный адвокат при всей добросовестности не в силах разобраться в показаниях Керенского и других о «продажности» большевиков. Как вам небезызвестно, я не имею возможности прибыть в Германию на время процесса, чтобы дать необходимые разъяснения и парировать на месте новые доводы. Прикрепленный к Константинополю, где нет библиотеки и совершенно отсутствуют советские издания, я лишен даже возможности подобрать для адвоката и эксперта необходимые печатные материалы, в том числе важнейшие документы по июльскому делу о большевиках.

Обращаясь к вам с этим письмом, я совершенно оставляю в стороне все те вопросы, которые нас с вами разделяют, в частности те обстоятельства, которые обусловили ваш союз с Шуманом в борьбе за рукопись моей книги. Ходом вещей судебный процесс перенесен сейчас в такую плоскость, где единство фронта является для нас совершенно обязательным. Мне нет надобности указывать вам, какими путями вам надлежит вмешаться в дело, чтобы помочь суду выяснить истину. В вашем распоряжении имеются все необходимые печатные и архивные материалы. С другой стороны, берлинское полпредство в курсе всех обстоятельств процесса и может без труда предоставить все необходимые материалы в распоряжение экспертизы и представителя моих интересов, которые явно и очевидно для всех совпадают с интересами партии Ленина.

Я буду спокойно ждать действий, которые вы сочтете себя обязанными предпринять.

Принкипо, 15 февраля 1931 г.

Дорогие товарищи!

Некоторые из влиятельных членов левой оппозиции — особенно в Германии — пытаются создать вокруг Интернационального секретариата легенду или ряд легенд, чтобы прикрыть этим свои собственные ошибки. К числу таких недостойных приемов относятся разговоры о том, что Интернациональный секретариат создан для «борьбы» против Интернационального Бюро и пр. Достаточно восстановить факты, чтобы эта легенда рассеялась как дым.

Бюро было выбрано на апрельской конференции прошлого года в составе т.т. Росмера, Маркина и представителя немецкой оппозиции, каковым впоследствии оказался т. Ландау.

Кризис во французской оппозиции привел к тому, что т. Росмер, один из членов Бюро, совершенно отошел от работы в Лиге и этим затруднил для себя нормальную работу в Бюро. Больше, чем кто бы то ни было, я мог отдать себе отчет в том, какой ущерб наносится французской и интернациональной оппозиции самоотстранением т. Росмера от работы. Все те шаги и меры, какие я предпринимал, чтобы облегчить т. Росмеру возможность возвращения к работе, — последняя попытка такого рода известна под именем так называемого «принкипского мира» [487], — не привели к желательным результатам. По мотивам, которых я не разделяю, т. Росмер считает возможным оставаться вне работ интернациональной левой оппозиции.