Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

В этом рассуждении нет ничего общего [с действительностью]. Оно подогревает давно уже разъясненные и опровергнутые предрассудки. Тред-юнионы рассматриваются авторами тезисов не как историческая организация британского пролетариата, отражающая его судьбу, а как некоторое вечное начало, проникнутое со дня рождения грехом империализма. Между тем у тред-юнионов есть своя богатая и поучительная история. Они вели в свое время героическую борьбу за право коалиции. Они принимали славное участие в боях чартизма. Они вели борьбу за сокращение рабочего дня, и этой борьбе Маркс и Энгельс придавали большое историческое значение. Ряд тред-юнионов входил в Первый Интернационал. Увы, история не существует для наших авторов. Во всем их рассуждении нет и капли диалектики. Они ограничиваются метафизическими началами: «фашизм», «демократия», «империалистическая организация». Живому и реальному процессу они противопоставляют свое откровение.

Мы узнаем от них, что вожди тред-юнионов не предали генеральную стачку в 1926 году: признать их «предателями» значило бы признать, что раньше они были «революционерами». Вот в какие дебри заводит метафизика! Реформисты не всегда предавали рабочих. В известные периоды и в известных условиях реформисты производили прогрессивную работу, хотя и недостаточную. Эпоха капиталистического заката вырывает почву из-под ног реформизма. Вот почему реформисты, поскольку они вынуждаются примкнуть к движению масс, на известной стадии неизбежно предают его. Именно так воспринимают поведение реформистских вождей массы. Этому жизненному пониманию масс авторы противопоставляют теорию первородного греха тред-юнионов. Эта теория замечательна тем, что не позволяет предателя назвать предателем.

С 1920 года тред-юнионы потеряли более 40 % своих членов. Авторы предсказывают, что в течение ближайших двух лет они потеряют еще 40 %. Допустим. Если бы эти 80 % рабочих сами собою стали под знамя коммунизма, Ридлей и Аггарвала могли бы сказать: незачем пророку идти к горе, если гора идет к пророку. Но, насколько нам известно, это не так. Ридлей и Аггарвала вряд ли имеют десяток рабочих за собою. Тред-юнионы обнимают еще миллионы рабочих, которые, как показал 1926 год, способны вести революционную борьбу. Рабочих надо искать там, где они находятся сегодня, а не там, где они, может быть, будут находиться завтра, организованных, как и неорганизованных. Вопрос идет вовсе не о тех экономических организациях, какие создаст будущая революционная диктатура, а о завоевании нынешних английских рабочих, без чего говорить о диктатуре пролетариата — значит заниматься фразерством.

Могут ли, в самом деле, рабочие встать на путь восстания одним скачком, не углубляя в предшествующий период своей борьбы против капитала, не радикализируясь и не радикализируя свои методы борьбы и свои организации? Каким образом революционизирование рабочих масс может пройти мимо тред-юнионов, не отразиться на них, не изменить их физиономии, не вызвать подбора новых вождей? Если справедливо, что тред-юнионы возникли на основе капиталистической сверхприбыли Великобритании, — а это до известной степени справедливо, — то уничтожение сверхприбыли должно радикализировать тред-юнионы, разумеется, снизу, а не сверху, разумеется, в борьбе с вождями и с традициями. Эта борьба будет тем более успешной, чем более непосредственное и решительное участие примут в ней коммунисты.

Авторы тезисов заходят так далеко, что отождествляют борьбу за тред-юнионы с политикой Англо-русского комитета. Поразительный аргумент! Левая оппозиция обвиняла Сталина, Томского и К ов том, что, ведя политическую дружбу с Ситриным, Перселем, Куком и К о, они мешали коммунистам в тред-юнионах разоблачать предательства этих господ. Товарищи Ридлей и Аггарвала приносят теперь новое откровение: дружить с изменниками и разоблачать их перед массой — это одно и то же. Можно ли брать такие доводы всерьез?

Доказывая необходимость работать внутри профессиональных союзов для завоевания их, американский товарищ Глотцер вполне законно сослался на книгу Ленина «Детская болезнь левизны» [610]. На это товарищи Ридлей и Аггарвала отвечают четырьмя возражениями:

a) Они требуют аргументов, а не ссылки на авторитет. Это правильно. Но в книге Ленина заключается много аргументов, на которые тезисы не дают никакого ответа.

b) Авторы отрицают римско-католический догмат непогрешимости. Мы с ними согласны. Но мы советуем им начать с критики непогрешимости их собственного евангелия.

c) «Ленин не был ни богом, ни римским папой». Это есть повторение предшествующего довода. Не будучи папой, Ленин с успехом боролся против метафизики [611]и сектантства.

д) Ленин писал в 1920 году; обстановка с того времени сильно изменилась. Однако авторы воздерживаются от разъяснения, в чем же, собственно, это изменение состоит, если не считать ссылки на уменьшение числа членов в тред-юнионах, что не имеет решающего значения.

Мы видим, что аргументация наших авторов имеет крайне абстрактный, даже чисто официальный характер. Ссылка на 1920 год находится в прямом противоречии с основной мыслью тезисов. Если тред-юнионы с самого своего возникновения были и остаются до сего дня чисто империалистическими организациями, непригодными для революционных целей, то ссылка на 1920 год лишается всякого смысла. Нужно просто сказать, что отношение Маркса, Энгельса и Ленина к тред-юнионам было в корне ошибочным.

3. Третий параграф посвящен Коминтерну. Авторы стоят за создание IV Интернационала, проявляя и здесь основное качество своей мысли: ее полную метафизичность. Напомним, что Энгельс, вслед за Гегелем, под метафизикой понимал рассмотрение явлений, фактов, сил, тенденций и пр. в качестве неизменных сущностей, а не в качестве развивающихся процессов, притом развивающихся в постоянных противоречиях. Если тред-юнион есть порочная империалистическая субстанция, снизу доверху, во все эпохи и периоды, то Коминтерн является для наших новаторов порочной бюрократической субстанцией. Внутренние процессы в Коминтерне, неизбежные противоречия между массой членов и бюрократическим аппаратом, совершенно не приемлются в расчет. Авторы спрашивают нас: думаем ли мы, что бюрократия под влиянием наших тезисов пожертвует своими интересами? «Надо ли охарактеризовать такое предположение, как идеализм или как материализм?» — с неподражаемой иронией спрашивают далее Ридлей и Аггарвала, не догадываясь о том, что их собственную постановку вопроса надо охарактеризовать как безжизненную метафизику.

Бюрократия очень сильна, но вовсе не всемогуща, как думают Ридлей и Аггарвала. В СССР обостряющиеся противоречия экономического развития все больше и больше ставят перед миллионами членов партии и комсомола основные вопросы программы и тактики. Поскольку бюрократия не сможет разрешить эти противоречия, миллионы коммунистов и комсомольцев вынуждены будут самостоятельно размышлять над их разрешением. Этим массам мы говорим сегодня и скажем завтра: «Центристская бюрократия благодаря определенным историческим условиям завладела аппаратом партии; вы, рабочие коммунисты, держитесь за партию не во имя бюрократии, а во имя ее великого революционного прошлого и возможного революционного будущего; мы вас вполне понимаем; революционные пролетарии не прыгают из организации в организацию с такой легкостью, как отдельные студенты; мы, большевики-ленинцы, вполне готовы вам, рабочим коммунистам, помочь возродить партию».