Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

Каждый год рождается в Советском Союзе 5,5 миллиона младенцев. Перевес рождающихся над умирающими составляет свыше трех миллионов. Царская Россия не знала такого роста. Один уже этот факт исключает возможность говорить о нравственном разложении или о снижении жизненных сил населения страны.

7. «Верно ли, что кровосмешение не рассматривается как преступный акт?»

Должен признаться, что никогда не интересовался этим вопросом с точки зрения уголовной наказуемости и потому не мог бы ответить без справок насчет того, что говорит советское право о кровосмешении и говорит ли вообще что-нибудь. Думаю, однако, что вопрос в целом относится гораздо больше к области патологии, с одной стороны, воспитания — с другой, чем криминалистики. Кровосмешение понижает жизнеспособность и качества расы. Именно поэтому оно ощущается как нарушение нормы подавляющим большинством здоровых людей. Социализм имеет целью внести разум не только в экономические отношения, но по возможности и в биологические функции человека. Забота о расе должна составить одну из важнейших задач нового общества. Уже и сейчас советская школа делает многое, чтоб просветить детей относительно действительных интересов человеческого тела и человеческого духа. У меня, как, полагаю, и у авторов вопроса, нет никаких оснований думать, чтобы патологические случаи кровосмешения происходили в Советском Союзе чаще, чем в других странах. В то же время я склонен считать, что именно в этой области вмешательство суда способно причинить больше вреда, чем пользы. Сомневаюсь, напр[имер], что, если бы британская юстиция отправила в свое время Байрона на каторгу, человечество оказалось бы от этого в выигрыше…

8. «Верно ли, что развод можно получить по первому требованию?»

Разумеется, верно. Более уместен был бы другой вопрос: верно ли, что существуют еще страны, где нельзя получить развода по первому требованию одной из сторон?

9. «Верно ли, что Советы не питают уважения к целомудрию мужчины и женщины?»

Я думаю, что в этой области убавилось не «уважения», а лицемерия.

Можно ли сомневаться, например, в том, что спичечный король Ивар Крейгер [739], которого при жизни изображали угрюмым аскетом, не раз в качестве непримиримого врага Советского Союза бичевал безнравственность русских комсомольцев и комсомолок, которые для своих объятий не прибегают к благословению церкви? Если бы не финансовая авария, Крейгер сошел бы в могилу не только как праведник биржи, но и как столп морали. Теперь же печать сообщает любознательной публике, что число женщин, состоявших у Крейгера на содержании в разных частях света, превышало в несколько раз число труб его спичечных фабрик.

Французские, английские и американские романы изображают двойные и тройные семьи не как исключение, а как правило. Главным очагом, где формируются ныне приемы и критерии любовной морали и откуда они излучаются затем через экран на весь мир, является Голливуд. В области воздействия на половые отношения ни один церковный проповедник, ни один парламентарий, ни один судья не может соперничать со звездой кинематографа. Можно ли, однако, утверждать, что уроки экрана являются уроками целомудрия?

Очень хорошо осведомленный молодой немецкий наблюдатель K. Mehnert [740], выпустивший недавно книгу о советской молодежи, пишет: «Молодые русские отнюдь не образцы морали… Но они во всяком случае стоят морально не ниже, чем их немецкие сверстники». Я полагаю, что это верно.

Позвольте привести небольшое личное воспоминание. В Нью-Йорке в феврале 1917 года я наблюдал однажды ночью в вагоне подземной дороги десятка два студентов с их подругами. Они возвращались, надо полагать, из дансинга или мюзик-холла. Несмотря на то что в вагоне было несколько посторонних, поведение крайне оживленных пар было настолько кинематографично, что можно было сразу сказать: эти молодые люди не являются сторонниками платонизма и если даже в принципе стоят за моногамию, то практически подходят к ней весьма извилистыми путями.

Представим себе, что излишне оживленную пантомиму наблюдал бы католический священник: он наверное усмотрел бы в ней новое подтверждение тому, что порча нравов корнями своими восходит к реформации. По отношению к молодежи Советского Союза дело обстоит еще проще: если бы большевики не совершили покушения на собственность и на библию, русские граждане, особенно образованные классы, жили бы жизнью праведников.

Американцы сделали попытку прекратить пьянство путем запретительного декрета [741]. Сейчас они собираются, видимо, повернуть колесо назад. Отмена сухого закона вовсе не означала бы, что новая администрация стремится к насаждению пьянства. Не правда ли? Точно так же отмена советской властью ряда законов, призванных якобы ограждать семейный очаг, целомудрие и пр., не имеет ничего общего со стремлением разрушать устойчивость семьи или на саждать беспорядочное смешение полов. Дело идет попросту о том, чтобы путем повышения материального и культурного уровня достигнуть того, чего нельзя достигнуть формальным запретом или безжизненной проповедью.

10. «Не является ли высшей целью большевизма воспроизведение пчелиного улья или муравейника в человеческой жизни?»

Та же тема варьируется в следующем пункте (11):

«В каком отношении идеал большевизма отличается от того состояния цивилизации, которое получило бы господство на земле, если бы насекомые раньше человеческих существ установили бы контроль?»

Эти два вопроса несправедливы как по отношению к насекомым, так и по отношению к людям.

Ни муравьи, ни пчелы не могут отвечать за те гнусности, какими полна история человечества. С другой стороны, как ни плохи люди, но у них есть возможности, совершенно недоступные насекомым.

Аналогии с жизнью муравьев и пчел почти так же стары, как склонность людей к морализированию. Если становиться на этот путь, то нетрудно показать, что задача Советов состоит как раз в том, чтобы разрушить муравьиные черты человеческого общества. В самом деле: у пчел, как и у муравьев, есть классы: одни работают или воюют, функция других сводится к размножению. Возможно ли видеть в такой специализации социальных функций идеал большевизма? Скорее это уж доведенные до крайнего предела черты современной цивилизации. Известные породы муравьев обращают собратьев другого цвета в рабство, то есть имеют своих негров. На советскую систему это совсем не похоже. Муравьи не только не совершили своего большевистского переворота: они не имели еще ни своего Джона Брауна [742], ни своего Авраама Линкольна.

Не станем, однако, развивать тему, которая в XVIII веке доставила такой успех доктору Мандевилю [743]. В конце концов, аналогии с ульем и муравейником являются скорее словесной игрой, чем приемом научного анализа. Жизнь муравьев и пчел воспроизводит из поколения в поколение одни и те же застывшие формы. Жизнь человеческого общества представляет непрерывное изменение форм. Вениамин Франклин [744]охарактеризовал человека как «животное, делающее орудия». Это замечательное определение лежит, к слову сказать, в основе марксистского понимания истории. Искусственное орудие есть динамический фактор: оно выделило человека из животного царства; оно придало размах работе человеческого интеллекта; оно вызвало смены рабства, феодализма, капитализма и советской системы.