Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

Такою стояла партия в 1917 году. Пренебрегая официальным «общественным мнением» и бумажными громами интеллигентской печати, она равнялась по движению тяжелых масс. Заводы, как и полки, она твердо держала на учете. Крестьянские миллионы все больше тяготели к ней. Если под «нацией» понимать не привилегированную верхушку, а большинство народа, т. е. рабочих и крестьян, то большевизм становится в течение 1917 г. подлинно национальной, т. е. народной партией.

В сентябре [1917 года] Ленин, вынужденный скрываться в подполье, подал сигнал. «Кризис назрел, — час восстания близок!» Он был прав. Правящие классы уперлись в тупик перед военной, земельной и национальной проблемами. Буржуазия окончательно потеряла голову. Демократические партии, меньшевики и так называемые «социалисты-революционеры» оттолкнули от себя массы поддержкой империалистской войны, политикой бессильных компромиссов, уступками буржуазным и феодальным собственникам. Пробужденная армия не хотела более воевать во имя чуждых ей целей. Не слушая демократических поучений, крестьяне выкуривали помещиков из поместий. Угнетенная национальная периферия империи поднималась против петроградской бюрократии. В важнейших рабочих и солдатских Советах господствовали большевики. Рабочие и солдаты требовали действий. Нарыв созрел. Нужен был удар ланцетом.

Только в этих социальных и политических условиях восстание оказалось возможно. Тем самым оно стало необходимо. Но с восстанием не шутят. Горе хирургу, который небрежно действует ланцетом! Восстание есть искусство. У него есть свои законы и правила.

Партия провела Октябрьское восстание с холодным расчетом и пламенной решимостью. Именно благодаря этому она победила почти без жертв. Через победоносные Советы большевизм стал во главе страны, занимающей одну шестую часть земной поверхности.

( Аплодисменты .)

Пятнадцать лет

Большинство моих сегодняшних слушателей, надо думать, еще вовсе не занимались политикой в 1917 году. Тем лучше: молодому поколению предстоит несомненно много интересного, хотя и нелегкого впереди. Но представители старшего поколения в этом зале прекрасно помнят, разумеется, как встречено было пришествие большевиков к власти: как курьез, как скандал или, чаще всего, как кошмар, который рассеется с первым утренним лучом. Большевики продержатся 24 часа! Неделю! Месяц! Год! Сроки пришлось, однако, отодвигать все дальше… Правящие всего мира ополчились против первого рабочего государства. Разжигание гражданской войны, новые и новые интервенции, блокада. Так проходили год за годом. История успела уже отсчитать 15 лет существования советской власти.

Да, скажет иной противник, октябрьская авантюра оказалась гораздо прочнее, чем многие из нас думали. Пожалуй даже, это и не была вполне «авантюра». Но сохраняет все же свою силу вопрос: что достигнуто столь дорогой ценой? Осуществлены ли те ослепительные задачи, которые провозглашались большевиками накануне переворота?

Прежде чем ответить предполагаемому противнику, замечу, что самый вопрос не нов; наоборот, он следует за Октябрьской революцией по пятам, со дня ее рождения.

Французский журналист Клод Анэ [795], находившийся во время революции в Петрограде, писал уже 27 октября 1917 г.: «Максималисты (так французы называли в те дни большевиков) взяли власть, — и великий день настал. Наконец-то, — говорю я себе, — я увижу осуществление социалистического рая, который нам обещают уже столько лет… Великолепное приключение! Привилегированная позиция!» И т. д. Какая искренняя ненависть под ироническими приветствиями! Уже на следующее утро после взятия Зимнего дворца реакционный журналист поспешил предъявить свою карточку на право входа в Эдем. С тем большей бесцеремонностью противники злорадствуют по поводу того, что страна Советов и сегодня, пятнадцать лет спустя после переворота, еще очень мало походит на царство всеобщего благополучия. К чему же революция? К чему ее жертвы?

Уважаемые слушатели! Я позволю себе думать, что противоречия, трудности, ошибки и бедствия советского режима знакомы мне не меньше, чем кому бы то ни было. Я лично никогда не скрывал их, ни в речах, ни в печати. Я считал и считаю, что революционная политика, в отличие от консервативной, не может быть основана на маскировке. «Высказывать то, что есть» — таков должен быть высший принцип рабочего государства.

Но в критике, как и в творчестве, нужны правильные пропорции. Субъективизм — плохой советчик, особенно в больших вопросах. Сроки нужно сопоставлять с задачами, а не с индивидуальными настроениями. Пятнадцать лет? Как много для личной жизни! За этот срок немало в нашем поколении сошло в могилу, у остальных прибавилось без счета седых волос. Но те же пятнадцать лет — какой ничтожный срок в жизни народа! Только минута на часах истории.

Капитализму понадобились столетия, чтобы отстоять себя в борьбе со средневековьем, поднять науку и технику, провести железные дороги, натянуть электрические провода. А затем? А затем — человечество оказалось ввергнуто капитализмом в ад войн и кризисов! Социализму же его противники, т. е. сторонники капитализма, отпускают лишь полтора десятилетия на то, чтобы построить земной рай со всеми удобствами. Нет, таких обязательств мы на себя не брали. Таких сроков никогда не назначали. Процессы великих преобразований надо мерять адекватными им масштабами.

Я не знаю, будет ли социалистическое общество похоже на библейский рай. Весьма сомневаюсь в этом. Но в Советском Союзе еще нет социализма. Там господствует переходный строй, полный противоречий, отягощенный тяжелым наследием прошлого, к тому же находящийся под враждебным давлением капиталистических государств. Октябрьская революция возвестила принцип нового общества. Советская республика показала лишь первую стадию его осуществления. Первая лампочка Эдисона была очень плоха. Под ошибками и промахами первого социалистического строительства надо уметь различать будущее!

Жертвы революции

Но бедствия, обрушивающиеся на живых людей! Оправдываются ли последствия революции, вызываемые ею жертвы? Бесплодный, чисто риторический вопрос! Как будто процессы истории допускают бухгалтерский баланс. С таким же правом можно пред лицом трудностей и горестей личного существования спросить: стоит ли вообще родиться на свет? Гейне писал на этот счет: «И дурак ждет ответа…» [796]Меланхолические размышления не мешали до сих пор людям ни рождать, ни рождаться. Самоубийцы, даже в дни небывалого мирового кризиса, составляют, к счастью, незначительный процент. Народы же вообще не кончают самоубийством. Из невыносимых тягот они ищут выхода в революции.