Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

Что же нужно предпринять в области советского хозяйства, чтоб преодолеть нынешние острые затруднения?

— Il faut reculer pour mieux sauter [812]. Надо исправить сделанные ошибки. Надо помочь крестьянам укрепить и развить жизнеспособные, устойчивые, проверенные на опыте колхозы. Тем крестьянам, которые разочарованы в колхозах, надо как можно скорее открыть выход к индивидуальному хозяйству. Это болезненная операция, но она неизбежна. Если на первое время в колхозах останется лишь 20 % крестьянских семей, то и это будет гигантским плацдармом для дальнейшего систематического развертывания коллективизации. Напомню, кстати, что пятилетка первоначально и не шла дальше этой цифры.

Что касается промышленности и транспорта, то надо на год отодвинуть введение второй пятилетки. 1933 год должен быть посвящен не спортивной погоне за темпами, а борьбе за улучшение качества продукции, за большую пропорциональность разных отраслей индустрии и транспорта, за их приспособление к жизненным нуждам рабочих и крестьян, наконец, за восстановление устойчивости червонца. Только так будет подготовлена более здоровая исходная позиция для второй пятилетки. На основании переписки с друзьями в СССР у меня есть все данные думать, что названные неотложные меры находят полное признание как со стороны передовых рабочих, так и со стороны всех прогрессивных руководителей советского хозяйства.

Верны ли сведения об усилении репрессий по отношению к оппо зиции?

— К сожалению, верны. Разочарование партии в нынешнем руководстве неизбежно ведет к оживлению оппозиции как левой, так и правой. Фракция Сталина, т. е. бюрократия, отвечает на это градом новых репрессий против партии. Идут исключения, аресты, высылки. Обвинение неизменно гласит: подготовка к низвержению советской власти и восстановлению капитализма. Я приглашаю вас не верить этому. Сторонниками капитализма объявляются попросту все те, которые критикуют вопиющие ошибки Сталина, все равно, идет ли критика слева или справа. Такого рода характеристика внутренних разногласий приносит величайший вред международным интересам СССР, ибо создает у недальновидных друзей и легковерных врагов впечатление, будто в большевистской партии, притом в старых ее кадрах, проделавших борьбу с царизмом, Октябрьскую революцию и гражданскую войну, возникают теперь, во втором десятилетии существования советской власти, тенденции капиталистической реставрации. Нет, эти обвинения в корне ложны. Если бы враги Советского Союза на Д[альнем] Востоке или другом месте, соблазненные временными хозяйственными трудностями СССР и раскольнической политикой правящей фракции, вздумали перейти в наступление, они убедились бы, что в борьбе за Советскую республику преследуемая ныне оппозиция займет наиболее боевые участки.

Вы ждете, следовательно, смены руководства в СССР?

— Если понимать это в парламентском смысле, т. е. как замещение одной группы политиков другой, то я отвечу на ваш вопрос отрицательно. Дело идет не о том, чтобы заменить Сталина, Молотова, Кагановича и их сторонников другими лицами, а о том, чтобы вернуть партии, профессиональным союзам и Советам контроль над всеми исполнительными органами и чтобы открыть возможность рабочим свободно разобраться в причинах неудач и путях выхода, как это всегда делалось в прошлом.

Но разве это не должно в конце концов привести к замене у власти сталинской фракции вашей фракцией?

— Покажет будущее. Решать будет партия. Мы требуем лишь восстановления левой оппозиции в составе партии. Мы готовы сейчас, как и во все прошлые годы, оказать правящей ныне фракции наше содействие полностью и целиком на любой работе.

Вы согласны, следовательно, если я вас правильно понимаю, на сотрудничество со Сталиным, даже на подчиненном положении, несмотря на то что Сталин выслал вас из СССР и лишил даже прав советского гражданина?

— Безусловно. Речь идет, конечно, не обо мне одном. Мы, как фракция, не раз уже делали на этот счет совершенно точные заявления. Смотрите, я раскрываю «Бюллетень» русской оппозиции, номер от октября 1929 г. и читаю: «Оппозиция ставит существо дела выше формы, интересы революции выше личных или кружковых амбиций. Она готова занять в партии самое скромное место. Но она согласна занять его, лишь оставаясь самой собою» [813]. Дело идет совсем не о Сталине, а о чем-то превосходящем по значению личную судьбу каждого из нас. Политика не знает мести, — я говорю, конечно, о политике, преследующей большие исторические задачи.

Позвольте задать вам два-три вопроса в связи с вашим последним путешествием. Какие впечатления вы вывезли из Европы?

— Вопрос звучит немножко слишком обще. Во всяком случае, ни на воде, ни на суше я не нашел повода для перемены своих политических взглядов. Весьма возможно, что в этом виновата не Европа, а консерватизм моей собственной мысли. Но все же… Во время войны, значительную часть которой я провел во Франции, я слышал изо дня в день, что страшные жертвы приносятся во имя свободы народов и демократии. Между тем послевоенная Европа изо всех сил стремится показать, что полицейский режим старой гогенцоллернской Пруссии стал для нее высшим образцом. В датском королевстве, где у власти стоят социал-демократы, дело обстоит не многим иначе, чем в германской республике, где правят монархические генералы. Францией радикала Эррио, как и Францией реакционера Тардье [814], управляют чиновник, полицейский и сыщик.

Но все же демократические правительства Франции и Дании выдали вам визу?

— Как и правительство Италии, которое никем не причисляется к демократии. Меры контроля имели во Франции, во всяком случае, несравненно более назойливый и вызывающий характер. Несмотря на то что я с полной лояльностью выполнял свое обещание о невмешательстве во внутреннюю политику, французская полиция обращалась со мной, как если бы я представлял собою самовоспламеняющийся груз необыкновенной взрывчатой силы.

Некоторые газеты писали, будто визу вам дали в надежде на то, что вы выступите против Советов?

— Если бы я начал опровергать все то, что газеты сообщали в связи с моей поездкой, мне пришлось бы отказаться от всякой другой работы. Вряд ли, однако, в Европе имеются столь наивные, мягко говоря, правительства, чтоб искать во мне союзника против советской республики. Правда, сталинская фракция распространяет такого рода версию для оправдывания своих репрессий против моих единомышленников, но ее утверждениям на этот счет не верит ни один серьезный человек, ни в Европе, ни в СССР. Если допустить все же, что в среде врагов советского государства были какие-нибудь иллюзии на мой счет и если мой доклад эти иллюзии рассеял, то я, во всяком случае, не вижу основания жалеть об этом.