Борис Соколов - Гоголь

Столь же благоприятный отзыв о Г. содержится в гоголевском письме А. А. Иванову, отправленном из Неаполя 14 декабря н. ст. 1847 г.: «Герцена я не знаю, но слышал, что он благородный и умный человек, хотя, говорят, чересчур верит в благодатность нынешних европейских прогрессов и потому враг всякой русской старины и коренных обычаев. Напишите мне, каким он показался вам, что он делает в Риме, что говорит об искусствах и какого мнения о нынешнем политическом и гражданском состоянии Рима, о чивиках (от civico (ит.) — граждане) и о прочем». Ранее, около 10 декабря, Иванов сообщал Гоголю из Рима: «Здесь Герцен. Сильно восстает против вашей последней книги» («Выбранные места из переписки с друзьями»).

По воспоминаниями М. С. Щепкина, на встрече с ним и с И. С. Тургеневым осенью 1851 г. Гоголь возмущался: «Почему Герцен позволяет себе оскорблять меня своими выходками в иностранных журналах?», имея в виду книгу Г. «О развитии революционных идей в России» (1851), вышедшую в Париже по-французски. Там Г. обвинял Гоголя в отступничестве от тех идей, которые содержались в «Ревизоре» и «Мертвых душах». В доказательство, что его убеждения не менялись, Гоголь зачел Щепкину и Тургеневу ряд цитат из «Арабесок». В книге «О развитии революционных идей в России» Г. дал очень точную характеристику личности Гоголя: «…Не будучи по происхождению, подобно Кольцову, из народа, Гоголь принадлежал к народу по своим вкусам и по складу своего ума. Гоголь совершенно независим от иностранного влияния: он не знал никакой литературы, когда имел уже имя. Он больше сочувствовал народной жизни, чем придворной, что естественно со стороны украинца. Украинец, даже ставши дворянином, никогда так быстро не порывает с народом, как великоросс. Он любит свою родину, свой язык, предания о казачестве и гетманах. Дикая и воинственная, но республиканская и демократическая независимость Украйны продержалась целые века до Петра I. Украинцы, беспрестанно мучимые поляками, турками и москалями, никогда не падали. Малая Россия, добровольно присоединившись к Великой, выговорила себе значительные права… Рассказы, которыми дебютировал Гоголь, составляют ряд картин украинских нравов и видов истинной красоты, полных веселости, грации, движения и любви. Такие повести невозможны в Великороссии за неимением сюжета, оригинала. У нас народные сцены тотчас же принимают мрачный и трагический вид, что угнетает читателя, — я говорю трагический только в смысле Лаокоона… По мере того как Гоголь выходил из Украйны и близился к средней России, исчезли наивные и прелестные образы… С московским небом все становится мрачно, пасмурно, враждебно. Он все смеется, — он смеется даже больше, чем прежде, — но другим смехом, и только люди очень черствые или очень простодушные ошиблись в оценке этого смеха. Переходя от своих украинцев и казаков к русским, Гоголь оставляет в стороне народ и сосредоточивается на двух своих самых заклятых врагах: на чиновнике и помещике. Никто никогда до него не читал такого полного патолого-анатомического курса о русском чиновнике. С хохотом на устах он без жалости проникает в самые сокровенные складки нечистой, злобной чиновничьей души… Император Николай умирал со смеху, присутствуя на представлении „Ревизора“!!! Поэт в отчаянии, что вызвал только августейший хохот и самодовольный смех чиновников, совершенно тождественных с теми, которых он изобразил, но более ограждаемых цензурою, — счел своей обязанностью разъяснить, что его комедия не только очень смешна, но и очень печальна, что за смехом кроются горячие слезы. После „Ревизора“ Гоголь обратился к поместному дворянству и вытащил на белый свет это неведомое племя, державшееся за кулисами, вдалеке от дорог и больших городов, сохранившееся в деревенской глуши, — эту Россию дворянчиков, которые втихомолку, уйдя с головой в свое хозяйство, таят развращенность более глубокую, чем западная. Благодаря Гоголю мы видим их наконец за порогом их барских палат, их господских домов; они проходят перед нами без масок, без прикрас, пьяницы и обжоры, угодливые невольники власти и безжалостные тираны своих рабов, пьющие жизнь и кровь народа с той же естественностью и простодушием, с каким ребенок сосет грудь своей матери. „Мертвые души“ потрясли всю Россию. Предъявить современной России подобное обвинение было необходимо. Это история болезни, написанная рукой мастера. Поэзия Гоголя это крик ужаса и стыда, который издает человек, опустившийся под влиянием пошлой жизни, когда он вдруг увидит в зеркале свое оскотинившееся лицо. Но чтобы подобный крик мог вырваться из груди, надобно, чтобы в ней оставалось что-то здоровое, чтобы жила в ней великая сила возрождения. Тот, кто откровенно сознается в своих слабостях и недостатках, чувствует, что они не являются сущностью его натуры, что он не поглощен ими целиком, что есть еще в нем нечто не поддающееся, сопротивляющееся падению, что он может еще искупить прошлое и не только поднять голову, но, как в трагедии Байрона, стать из Сарданапала-неженки Сарданапалом-героем. Тут мы сталкиваемся лицом к лицу с важным вопросом: где доказательства того, что русский народ может воспрянуть и каковы доказательства противного? Вопрос этот… занимал всех мыслящих людей, но никто из них не нашел его решения… Поэзия, проза, искусство и история показали нам образование и развитие этой нелепой среды, этих оскорбительных нравов, этой уродливой власти, но никто не указал выхода. Нужно ли было приспособляться, как это сделал впоследствии Гоголь, или бежать навстречу своей гибели, как Лермонтов? Приспособиться нам было невозможно, погибнуть — противно; что-то в глубине нашего сердца говорило, что еще слишком рано уходить; казалось, за мертвыми душами есть еще души живые. И вновь вставали эти вопросы с еще большей настойчивостью; всё, что надеялось, требовало решения любой ценой». Гоголя, несомненно, глубоко задело замечание Г. о том, что в «Выбранных местах из переписки с друзьями» он пытался приспособиться к существующей власти. Дабы опровергнуть это, он, вполне резонно, доказывал Тургеневу и Щепкину, что его взгляды не претерпели существенных изменений, начиная с ранних произведений.

неоконченный роман. Сохранилось четыре фрагмента Г. Два из них были опубликованы еще при жизни Гоголя. «Глава из исторического романа» появилась в альманахе А. А. Дельвига «Северные Цветы на 1831 год» (цензурное разрешение от 18 декабря 1830 г.) с подписью «ОООО» (воспроизводящей все буквы «о» из полного имени и фамилии писателя Николай Гоголь-Яновский) и датой «1830». С небольшими изменениями эта глава вошла в «Арабески», где имела примечание: «Из романа под заглавием „Гетьман“.