Питер Даффи - Братья Бельские

После долгих месяцев переговоров 18 марта 1921 года была подписана Рижская декларация, согласно которой западная часть Беларуси, включая деревню, где жили Бельские, отходила к только что образованной Польской Республике.

Это было странное время. Во время самых бурных исторических событий деревня Станкевичи непостижимым образом оставалась от них в стороне. Телеграфную связь, даже между большими городами, установить тогда было непросто, а те немногочисленные газеты, которые доходили до деревни, использовались в качестве бумаги для папирос. Да, Бельские были изолированы от внешнего мира, но, с другой стороны, что им требовалось знать об этом мире? Новые вожди, как и старые, были склонны относиться к ним с обычным бездушием и подозрительностью.

В годы войны Давиду Бельскому удалось завершить свое так называемое партнерство с Кушелем и переписать имущество на свое имя. С помощью жены и детей он расширил свое дело, наезжая то в Новогрудок, то в Лиду, расположенную в тридцати километрах к северо-западу, и поставляя туда свой товар. Соседи-крестьяне были поражены размахом его производства, и многие были склонны считать Бельских весьма зажиточными. Бельских едва ли можно было назвать богачами, но дела их шли и вправду хорошо — по сравнению с нищим крестьянским большинством, которое составляло их окружение.

— В нашей деревне была небольшая мельница, но совсем не такая, как у них, — говорила Мария Нестор, белоруска, родившаяся в 1911 году и выросшая неподалеку от Станкевичей. — У них была настоящая мельница, и к ним ездило много народа.

Бейлэ Бельская, добросердечная женщина, более прямодушная и открытая, чем ее муж, продолжала рожать детей с завидной регулярностью. Между 1912-м и 1921-м годами она родила еще троих мальчиков, один из которых умер вскоре после рождения, и девочку, вторую в семье.

Тем временем старшие дети достигли переходного возраста. Старший Велвл, серьезный молодой человек, проявил склонность к учебе. Тувья, родившийся в 1906 году, уже в детстве имел отважный и боевой характер. Он не собирался, как его отец, терпеть неуважение грубых крестьян, которым ничто не доставляло такого удовольствия, как третировать тех, в ком они обнаруживали хоть малейшую слабость.

Однажды после того, как какие-то местные мужики украли у Бельских сено, бесстрашный Тувья прямо в глаза обвинил их в воровстве.

— Ступай лучше домой, — сказал ему один из мужиков. — А не то получишь.

Парень вернулся домой и рассказал Велвлу об этом случае. Тот только плечами пожал. Но двух младших братьев Тувьи, Асаэля, который был двумя годами младше, и Зуся, шестью годами младше, возмутила эта история, и они решили свести с мужиками счеты.

Вооружившись косами, братья пришли к обидчикам. После обмена угрозами, один из братьев замахнулся на мужика косой. Мужик, не ожидавший такой решительности, струсил и дал деру, а за ним последовали его приятели.

Позже выяснилось, что крестьянин, который арендовал часть семейного поля Бельских, тоже потихоньку присваивал их сено. И опять Тувья решил наказать вора. Снова взяв в руки косу, он приблизился к вору, у которого тоже была коса. Тот был в компании четырех друзей.

— Убирайся отсюда, а не то я тебе голову отсеку, — крикнул ему мужик.

Но Тувья пропусти его угрозу мимо ушей и, сбив мужика с ног, принялся молотить его кулаками.

Четверо мужиков громко захохотали при виде своего поверженного приятеля.

— Молодой еврей разделался с негодяем, который наводил страх на всю деревню, — сказал один из них.

С того дня на сено Бельских никто больше не посягал. А Тувья завоевал общее уважение за свое бесстрашие; в нем обнаружились первые признаки того, что он позднее назовет «еврейской гордостью».

Новые польские чиновники в районе, где проживали Бельские, не были особенно благосклонно настроены по отношению к еврейскому населению. Государственный антисемитизм по-прежнему оставался неотъемлемой частью повседневной жизни. Существовали и штрафное налогообложение, и ограничения в профессиональной сфере. Жесткая система квот ограничивала для большинства евреев доступ в польские университеты; те же, кому посчастливилось туда попасть, были вынуждены сидеть в лекционных залах на так называемых гетто-скамьях. Многие в знак протеста стояли. Еврейских ремесленников, составлявших львиную часть кустарного промысла в стране, принуждали сдавать унизительный экзамен на знание польского языка, несмотря на то что идиш был их основным, а зачастую единственным языком.

Но в некотором смысле жизнь стала все-таки лучше, чем при царе. Еврейским политическим, культурным, религиозным и образовательным организациям были дозволены неизмеримо большие свободы. И они процветали в Новогрудке, или, как его называли евреи, Наваредоке, который еще с XVI века служил пристанищем еврейской общины.

Здешнее еврейское население за свою длинную историю пережило немало испытаний, включая попытку литовского короля, который тогда правил страной, в середине XVI века согнать еврейских обитателей Новогрудка в гетто. Они также подчинялись прихотям армий завоевателей, следовавших одна за другой, — после разразившейся в 1655 году русско-польской войны. За четыре года этой войны Новогрудок дважды переходил из рук в руки.

К началу XVIII века, во время польского правления, местные власти всячески пытались воспрепятствовать участию еврейского населения в экономической жизни города, что усугубило их и без того бедственное положение. Прибытие в город царя в 1795 году принесло с собой новые испытания.

Но, несмотря на это, община росла и служила фундаментом для продвижения нескольких выдающихся и высокопочитаемых раввинов. Среди них был раввин Йехель-Михель Эпштейн, автор текстов еврейского закона, один из величайших раввинов России. В своем атласном пальто и широкополой шляпе, отороченной мехом, он выходил после субботней службы из синагоги величавой поступью монарха. «Мое сердце переполнялось гордостью всякий раз, когда я его видел», — писал один из его современников.

В 1896 году раввин Йосеф-Йозель Горовиц, один из лидеров ортодоксального движения, которое делало основной упор на этику поведения, открыл в Новогрудке первую иешиву. Реб Йозель, как все его называли, стал во главе учения, позже получившего известность как Наваредокская школа движения Мусар. Наряду с прилежным изучением древнееврейских текстов, он требовал от своих учеников нарочно ставить себя в неловкое положение: ходить среди хорошо одетых людей в лохмотьях, садиться на поезд без денег, вести себя странно во время разговора на улице — с той целью, чтобы развить в них невозмутимость, способность игнорировать насмешки и превозмочь собственные тщеславие и гордыню. Ученики реб Йозеля были так преданы своему учению, что можно было слышать, как они распевают религиозные тексты чуть ли не до рассвета.