Александр Бондаренко - Михаил Орлов

На докладной о сём записке 30 декабря государь император изволил собственноручно написать следующее: “Кроме как с братом его Алексеем”» {372} 372 Восстание декабристов. Документы. Т. XX. С. 165. .

Но первое свидание произошло ещё 29-го, в 15 часов. Алексей постарался разъяснить брату серьёзность его положения и рекомендовал быть чистосердечно откровенным… Но, как можно понять из вышеприведённой записи, «совет лишь попусту пропал»: в показаниях Михаила члены Следственного комитета не увидели желанного «чистосердечия».

Между тем уже шёл 1826 год, боевые генералы, блестящие гвардейцы, скромные армейцы и немногие статские (почти все — отставные офицеры), занимавшие камеры Петропавловской крепости, давали свои показания: откровенные, лживые, ошибочные… Кому-то казалось, что если император проникнется благородством их высоких помыслов, то сможет разделить эти идеи и управлять по-новому; кому-то думалось, что Николай I, узнав про масштабы заговора, не посмеет прибегать к репрессивным мерам, которые могут затронуть такое количество людей; кто-то, сломавшись, старался переложить свои грехи на других… Получая разного рода информацию, следователи пытались смутить своим всезнанием особенно неуступчивых и несговорчивых, заставляя их почувствовать одновременную нелепость и пагубность их молчания. И людям приходилось признавать очевидное, что-то говорить, кого-то вспоминать…

Не входя в Следственный комитет, граф Орлов был в курсе всех его дел, а потому сообщал брату о поведении и рассказах других подсудимых и, соответственно, руководил его показаниями. Постепенно из ответов Орлова исчез былой снисходительно-ироничный тон, в них появились немногие фамилии — но только тех людей, принадлежность которых к организации никаких сомнений уже не вызывала. Но Михаил Фёдорович не упускал случая подчеркнуть, с 1822 года он официально был вне всякого общества:

«В таковом положении мне тайн Общества знать было невозможно. Существование оного было известно, ибо без того нельзя было и приглашать меня в оное. Одно из положений, то есть разделение на две части, или отрасли, также мне было доверено; но других тайн я никаких не знал…» {373} 373 Орлов М.Ф. Капитуляция Парижа. С. 85.

Неудивительно, что следователи теряли к нему интерес; последний допрос был проведён 2 марта, а затем жизнь Орлова в камере стала напоминать пребывание в дешёвом пансионе. Мария Волконская, которая в апреле приехала в Петербург и добилась возможности посетить мужа в крепости, вспоминала:

«Граф Алексей Орлов (неудивительно, теперь он был и её родственник! — А. Б.) сам повёз меня в крепость. Когда мы приближались к этой грозной тюрьме, я подняла глаза и, пока открывали ворота, увидела помещение над въездом с настежь открытыми окнами и Михаила Орлова в халате, с трубкой в руках, наблюдающего с улыбкой за въезжающими» {374} 374 Волконская М.Н. Записки… С. 40–41. .

Можно не сомневаться, что и обед ему привозили из ресторана. Конечно, кое-кто считал, что ему весьма повезло… Да, повезло! Но вот что на ум приходит: а если б члены общества на Московском съезде поддержали предложения Орлова — может, им и не пришлось бы теперь томиться в тюремных камерах?

Понятно, что подробно рассказывать о пребывании Михаила в крепости не имеет смысла, и завершим рассказ об этом периоде официальным документом:

«Аудиториатский департамент находит виновным генерал-майора Орлова 1-го в том, что он, не удостоверясь в поведении майора Раевского, поручил ему в управление юнкерскую школу, потом, заметив в нём пылкие выражения и услышав о поступках Раевского во время командования им в полку ротою, не удалил его от юнкеров и, не приступя к секретному о том исследованию, оставил его по-прежнему начальником школы, при коей находясь, он до самого ареста внушал юнкерам вредные правила; сверх того он, Орлов, приказами по дивизии объявляя покровительство своё нижним чинам противу частных начальников их, велел читать сии приказы в ротах, чем ослаблена не только власть тех начальников, но и самая воинская дисциплина. А как по сему же поводу произошли все неустройства в 16-й дивизии и даже сделан нижними чинами Камчатского пехотного полка весьма нетерпимый буйственный поступок, коим Орлов при инспекторском смотре осмелился объявить прощение, не имея на сие права, то Аудиториатский департамент полагает: отставя его, Орлова, от службы, впредь никуда не определять и не позвалять ему выезжать из того места, где изберёт жительство» {375} 375 Восстание декабристов. Документы. Т. XX. С. 188. .

По сравнению с другими Михаил Фёдорович отделался лёгким испугом.

«Великий князь Константин Павлович при чтении приговора суда заметил: Тут главнейших заговорщиков недостаёт; следовало бы первого судить или повесить Михаила Орлова» {376} 376 Розен А.Е. Записки декабриста. С. 184. .

Разумеется, не он один оказался таким «счастливым». «Много лиц, сильно скомпрометированных, не были даже допрошены. Генерал Шипов [231] Сергей Павлович Шипов (1789–1876) — генерал-майор, командир лейб-гвардии Семёновского полка с 1821 года; член Союза спасения и Коренного совета Союза благоденствия; генерал от инфантерии (1843). , бывший интимным другом Пестеля, Александр Шипов [232] Ошибка мемуариста! Иван Павлович Шипов (1793–1845) — полковник лейб-гвардии Преображенского полка, член Союза спасения и Коренного совета Союза благоденствия; командир лейб-гвардии Сводного полка, лейб-гвардии Гренадерского полка, генерал-майор (1828). , князь Лопухин [233] Павел Петрович Лопухин (1790–1873) — светлейший князь, генерал-майор, командир бригады; член Союза спасения, Коренного совета Союза благоденствия и Северного общества; генерал-лейтенант (1829). , князь Илья Долгорукий [234] Илья Андреевич Долгоруков (Долгорукий) (1797–1848) — князь, полковник гвардии, адъютант великого князя Михаила; член Союза спасения, блюститель Коренного совета Союза благоденствия; генерал-лейтенант (1844). , который был директором Северного общества, граф Витгенштейн [235] Лев Петрович Витгенштейн (1799–1866) — граф, ротмистр Кавалергардского полка, флигель-адъютант, сын фельдмаршала; член Союза благоденствия и Южного общества; уволен от службы с чином полковника (1828), светлейший князь (1834). , флигель-адъютант М. Орлов, который был арестован, заключён в С.-Петербургскую крепость и освобождён» {377} 377 Муравьёв А.М. Мой журнал // Мемуары декабристов. Северное общество. М., 1981. С. 134. , — вспоминал корнет Кавалергардского полка Александр Муравьёв [236] Александр Михайлович Муравьёв (1802–1853) — брат Никиты Муравьёва; осужден по 4-му разряду. .

Незнакомые с Орловым заговорщики так объясняли произошедшее: