Александр Бондаренко - Михаил Орлов

«…Таковое поведение дивизионного командира с нижними чинами и чтение перед ротами приказов, отданных по дивизии 1820 года за № 3 и 27 и 1822 года за № 3 не только уничтожили законную власть частных начальников, но и произвели неуважение к ним нижних чинов» {292} 292 ИРЛИ.Ф. 255 (Орлов). Ед. хр. 19. .

То есть, считал граф, если бы с приказом дивизионного командира были ознакомлены только офицеры, это было бы ещё нормально… Орлов, однако, не думал, что издевательства над нижними чинами являются проявлением «законной власти» и что можно уважать начальника, который относится к тебе, как к скотине. (Кстати, это общее заблуждение руководителей, уверенных, что люди относятся к ним гораздо лучше, чем они сами — к этим людям.)

Разобравшись в обстановке, Михаил понял, что необходимы решительные преобразования. Солдаты жили плохо. Командиры не брезговали ни «безгрешными», ни «грешными» доходами, так что и без того скудный солдатский котёл в полках был беднее обычного. Офицеры часто посылали подчинённых работать в хозяйствах окрестных помещиков, а заработанные деньги по большей части присваивали. Уровень дисциплины был крайне низок. О том, что рядом лежали оккупированные турками земли, что сама эта территория недавно отбита у османов, не вспоминали. Караульную службу несли из рук вон плохо, боевая подготовка сводилась к «шагистике» и отработке ружейных приёмов… Зато солдат жестоко наказывали за любую мелочь, малейшее упущение, а то и просто по причине дурного настроения командиров. Офицеры нередко мордовали солдат собственноручно; весьма часто провинившихся пускали «по зелёной улице» — то есть наказывали розгами, по несколько раз проводя сквозь строй батальона…

Дурное содержание, бессмысленная жестокость, отсутствие реальной воинской дисциплины и привели дивизию к такому состоянию, что в ней, вопреки законам империи, была введена в мирное время смертная казнь. Но и это не помогало: несмотря на большую вероятность быть пойманными, нижние чины всё равно бежали за рубеж — затем, чтобы хоть как-то изменить эту постылую жизнь.

В одном из документов того времени, относящемся не к дивизии Орлова, а к соседней с ней 17-й пехотной, приведён такой факт: рядовой гренадерской роты, «служащий 12 лет, бывший уже в двух войнах и имеющий три раны, прибавил, что он хотел застрелиться, но как христианин предпочёл умереть от руки басурманов и потому бежал, зная, что они режут головы; но, имея несчастье быть пойманным, просит, чтоб его расстреляли» {293} 293 Гершензон М.О. М.Ф. Орлов. С. 255. .

Общаясь с офицерами, Орлов видел, что далеко не все они одобряют укоренившиеся порядки. Солдаты — в особенности старослужащие, с георгиевскими крестами и знаками отличия ордена Святой Анны, с медалями за 1812 год — рассуждали, что служить бы и рады, только бы чуточку полегче было…

Понимая, что в преддверии тех событий, которые вскоре могли бы развернуться в оккупированных Османской империей странах, времени у него совсем немного, генерал и решил обращаться непосредственно к солдатам, как Суворов — перед решительным сражением. Так появился этот ставший знаменитым приказ. Он нашёл отклик во многих сердцах, ибо списки его разлетелись по всей России — в противном случае всё так и потонуло бы в ротных канцеляриях… В то время, когда жили по принципу «девятерых забей — десятого выучи», этот приказ показался глотком свежего воздуха.

Радикальные меры, предпринятые Орловым, вскоре принесли ожидаемый им результат, о чём свидетельствует приказ по дивизии № 27, подписанный генералом ровно через два с половиной месяца после 3-го приказа — 18 октября:

«С несказанным удовольствием видел я из собранных сведений по прошедшему месяцу, что число побегов чрезвычайно уменьшилось. Со всей дивизии бежало в сентябре только 16 человек, когда в августе бежало 37, а в июле — 49. Столь важный успех приписываю я попечительности гг. полковых командиров, которых я от всего сердца благодарю…

Теперь мы можем судить из опыта, к чему ведёт доброе обхождение с подчинёнными. Едва начали управлять частьми [181] Так в тексте. Имеется в виду — воинскими частями, полками. , нам вверенными, с отеческой попечительностью, и б о льшая часть побегов уже прекратилась. Ещё шаг, и наша дивизия, порицаемая сперва пред всеми прочими, послужит вскоре для них примером верности и устройства. Я прошу господ полковых командиров и всех частных начальников вспомнить, что солдаты такие же люди, как и мы, что они могут чувствовать и думать, имеют добродетели, им свойственные, и что можно их подвигнуть ко всему великому и славному без палок и побоев. Пускай виновные будут преданы справедливому взысканию законов, но те, кои воздерживаются от пороков, заслуживают всё наше уважение. Им честь и слава, они достойные сыны России, на них опирается вся надежда отечества, и с ними нет врага, которого не можно было бы истребить…» {294} 294 Орлов М.Ф. Капитуляция Парижа. С. 69–70.

Орлов рекомендует офицерам чаще общаться с нижними чинами, входить в их нужды, воспитывать их в уважении к деяниям великих русских полководцев — Суворова, Румянцева, Кутузова… Заканчивался приказ словами: «Чтоб каждый солдат надевал с гордостью почтенный русский мундир, чтоб он с уверением [182] С уверенностью. владел своим ружьём, и чтоб на каждом шагу его видна бы была гордая поступь русского солдата — первого по мужеству из всех солдат вселенной» {295} 295 Там же. С. 70. .

И опять — указание прочитать приказ во всех ротах…

Можно подумать, что всё было очень хорошо, а далее будет ещё лучше. Но, к сожалению, нововведения далеко не всем пришлись по сердцу. Понятно, что молодые — и не очень — «прогрессивные», так сказать, офицеры восхищались орловскими приказами; а что «фрунтовики-бурбоны», «закоснелые в невежестве», этими приказами возмущались. Но гораздо больше, чем тех и других, вместе взятых, было таких офицеров, которые этих приказов просто не поняли. Как так?! Проснуться утром — и начать жить совершенно по-другому, совсем не так, как привыкли, и ждать какого-нибудь нового каприза нового начальника?

В Рукописном отделе Пушкинского Дома хранится письмо командира батальона 32-го егерского полка подполковника А.Г. Неймана, написанное им генералу Орлову в то время, когда над командиром 16-й дивизии уже сгустились тучи… Оно исполнено весьма неразборчивым почерком, в некоторых местах чернила проходят через страницу насквозь, искажая на ней написанное. Однако вполне возможно понять то, что нам нужно:

«…Вспомните приказ, который [неразборчиво] мне при вступлении вашем на дивизию, и просили моего совета, вспомните, что я вам отвечал. Скольких бы неудовольствий избавили вы меня и себя, если бы послушались? Советовал я когда-нибудь тиранить солдата? Защищал ли жестокости? [неразборчиво]; но правила моего управления не произвели буйства неповиновения, пренебрежения начальников и пр. Позвольте сказать вашему превосходительству. Вы худо знаете солдата. Эпоха управления вашего ещё не настала. Вы имели похвальное намерение [неразборчиво] доверенность и любовь нижних чинов…» {296} 296 ИРЛИ. Ф. 255 (Орлов). Ед. хр. 21.