Андрей Достоевский - Воспоминания

Наконец, прождав месяц или полтора, невтерпеж стало долее ждать, и надевает Спиридон Анисимович на шею свой орден и отправляется к губернатору Ивану Семеновичу Унковскому.

Тот принимает его и большими глазами смотрит на его орден.

— А, здравствуйте, почтеннейший Спиридон Анисимович, что скажете новенького?.. — проговорил губернатор.

— Да вот, ваше превосходительство, хотел осведомиться у вас, скоро ли приедет в г. Ярославль его высочество великий князь Константин Николаевич?

— Да его вовсе и не ожидают в Ярославле…

— Ожидать-то, конечно, не ожидают, но он хотел приехать инкогнито. У меня был его адъютант и сообщил, что его высочество должен остановиться у меня… да вот все что-то нет!..

— Да вы по какой причине, Спиридон Анисимович, надели на шею этот орден?..

— Удостоился получить от великого князя Константина Николаевича через адъютанта его высочества, полковника М.

Тут Унковский взял колокольчик и, позвонив, сказал пришедшему на зов лакею:

— Тут сейчас прошел вниз доктор Недзвецкий, если он еще в канцелярии, то попроси его ко мне.

Через несколько минут является доктор, которому губернатор и говорит:

— А вот, Эдуард Фомич, освидетельствуйте, пожалуйста, нашего почтенного Спиридона Анисимовича; он как будто бы стал немного заговариваться!

Полетаев начал из себя выходить, утверждая, что к нему действительно приезжал адъютант великого князя и проч., рассказывая все подробности случившегося.

— Да не взял ли он у вас денег?..

— Занял на несколько дней небольшую сумму…

— А именно?..

— Да безделицу, всего три тысячи.

— Хороша безделица!.. А отдал он эту безделицу?

— Нет, обещал выслать переводом через отделение банка, но я еще не получил.

— Ну, так вот что я вам скажу, почтеннейший Спиридон Анисимович: эту безделицу в три тысячи вы выпишите в расход. Вы их никогда не получите. По всему видно, что у вас был мошенник… московский мазурик. И еще благодарите Бога, что не очень сильно поддел вас!.. А орденок снимите да спрячьте подальше… он вам не дешево обошелся, спрячьте… Может быть, вы удостоитесь получить его и не в виде награждения за мнимый прием великого князя, а за действительные заслуги. Жаль ваших денежек, плакали они… да что же делать!..

Так действительно и убедили в этом Полетаева, а впоследствии своим очень близким друзьям он говаривал: «Ведь не денег жаль… ну, их!.. А досадно то, что он и не просил их, ведь я сам навязался к нему с ними!»

Ну а чем же этот эпизод хуже фабулы, описанной Гоголем в «Ревизоре»? Некоторые говорят, что фабула «Ревизора» неправдоподобна; ну, а наш эпизодик есть действительное происшествие, случившееся не в каком-нибудь уездном захолустье, а в значительном губернском городе, и не в начале 30-х годов, а почти в начале 70-х!!

Настал 1868 г., и мы с женою 2 января, оставив детей на попечении близких знакомых, поехали в Москву и Петербург. В Москве мы виделись со всеми родными, но у нас и в помыслах не было, что один из них близок к смерти.

На обратном пути из Петербурга, приехав к тетушке часу во втором дня, мы были удивлены, что не застали дома бабушку Ольгу Яковлевну. На вопрос наш, куда она уехала, нам сказали, что она у Ивановых, потому что Александр Павлович Иванов при смерти болен. Оставив Домнику у тетушки, я сейчас же, даже не переодеваясь, поехал к Ивановым, которые тогда жили в казенной квартире при Константиновском межевом институте. Я застал Александра Павловича уже в предсмертной агонии, и он вскоре при мне же и скончался. Уезжая в Петербург, мы видели его бодрым и здоровым и вот через 10 дней застали его уже мертвым! Причина столь неожиданной кончины, как говорили тогда, была следующая: у одного из воспитанников межевого института сделалась какая-то злокачественная опухоль под мышкою правой руки. Александр Павлович, как институтский врач, пользовавший этого воспитанника, оказался вынужденным сделать операцию и вырезать эту опухоль, что успешно и исполнил. Но делая операцию, он не обратил внимания, что у него самого на руке была небольшая язвинка. Гной больного, попавши на эту язвинку, заразил и самого оператора, и он заболел тою же болезнью, как и студент, т. е. тою же злокачественною опухолью. Удачная операция спасла студента, и он выздоровел, и была причиною смерти самого оператора! Бедная сестра Верочка была вне себя от ужаса. Остаться в молодых летах (39 лет) беспомощною вдовой с десятью сиротами, из коих старшая была уже совершеннолетняя, а младшие совершенные еще дети. Сам Александр Павлович умер далеко еще не стариком, ему было с небольшим 50 лет (52–53 года).

Александр Павлович последнее время заведовал делами тетушки и был назначен ее душеприказчиком. Дела же тетушки были в сильном расстройстве. Дело в том, что бабушке Ольге Яковлевне, которая, за болезнью тетушки, почти всем распоряжалась самовольно (и некому было сдержать ее в границах законности), показалось мало законных 5 %, которые они получали с капитала, оставленного дядею, каковых процентов получалось ежегодно свыше 8 тысяч рублей. И вот с помощью Александра Павловича были подысканы частные лица, которые взяли все почти капиталы тетушки из 10 % под залоги недвижимых имений; они внесли вперед проценты за первый год, а на втором уже отказались платить их, говоря и распространяя слухи, что дураков еще в Москве не мало, которые дают чистые денежки под залоги, не стоящие и половины взятой суммы. Таким образом, тетушка осталась и без капиталов, и без процентов, на которые можно было бы жить. Видя такое безвыходное положение, бабушка Ольга Яковлевна хватилась за меня, как утопающая за соломинку, и случилось то, что описано мною выше на страницах этих воспоминаний, т. е. что меня упросили согласиться быть опекуном над личностью и имуществом тетушки Александры Федоровны, совместно с Владимиром Ивановичем Веселовским.

Для официального освидетельствования тетушки в ее умственных способностях к ней, как уважаемой личности, все присутствие приехало на дом в лице губернатора, обер-полицмейстера и советников губернского правления и, конечно, докторов. На все вопросы должностных лиц тетушка только и говорила: «Ключики, ключики, ключики…» и «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!» Конечно, ее признали больною. Я еще не был назначен опекуном над теткою, а уж меня начали бомбардировать письмами сестры. В письме ко мне сестра Варвара Михайловна жалуется на бабушку Ольгу Яковлевну, говоря, что она в один год прожила более 15 тысяч рублей, и что в настоящее время, видимо, передает многие вещи (как, например, некоторую мебель) лакею Василию, который со смерти дяди все еще продолжал у них жить со всем своим семейством. При этом сестра комично говорит, что хочет высказать все это бабке и поссориться с ней… но тут же, как бы спохватившись, спрашивает, можно ли это, т. е. не великий ли в этом риск? Видимо, что они все понимали, что бабка поступает неправильно и незаконно, но все боялись и слово вымолвить против ее распоряжений, боясь заслужить ее гнев.