Константин Телегин - Войны несчитанные вёрсты

Когда мы вышли на свежий воздух, я заметил, что даже за сравнительно короткое время пребывания в блиндаже наши одежда, лица и руки покрылись слоем тонкой, рыжеватой на свету пыли. В. И. Чуйков тоже обратил внимание на этот налет:

- Что тут будешь делать, - досадливо поморщился он. - Сыплется проклятая пылища отовсюду, словно манна небесная.

Я же, глядя на этих пропыленных, смертельно уставших, но не дрогнувших перед суровейшими испытаниями людей, сохранивших заряд воли и энергии, способный сокрушить любые преграды на пути к разгрому врага, думал о том, что народ, породивший и взрастивший таких чудо-богатырей, непобедим, что поставленная перед фронтом задача будет с честью решена.

* * *

Обратный путь через Волгу начался столь же благополучно. Уже по дороге домой мы, снова разместившись в машине командующего, подводили итоги дня. И вдруг где-то в районе Дубовки совсем рядом с накатанной дорогой полыхнуло пламя, возник чернодымовой шар, а машину упругой взрывной волной резко бросило в сторону. Вслед за этим взрывом с секундными интервалами громыхнули еще два, но уже значительно дальше от нас.

К. К. Рокоссовский несколько озадаченно взглянул в небольшое заиндевелое правое окошко, затем приоткрыл дверцу самодельного фанерного кузовка, каким фронтовые умельцы оборудовали командирские "виллисы", посмотрел на небо и насмешливо покрутил головой:

- Он еще и бомбить вздумал!

- Знал бы, кто едет, да притом в одной машине, - осуждающе заметил Казаков, явно адресуя свое неодобрение командующему. - Едем-то без оглядки, как по улице Горького в мирное время.

К. К. Рокоссовский промолчал, словно не слышал реплики В. И. Казакова. Впрочем, меня такая реакция уже не удивила. Как я успел заметить во время нашей совместной поездки под Мариновку и по поведению Константина Константиновича сегодня, на переправе через Волгу, он не очень-то заботился о своей личной безопасности. Ему, несомненно, было присуще далекое от бравады, спокойное, что ли, отношение к самому факту существования на войне риска для его собственной жизни. В дальнейшем я еще не раз убеждался в том, что личная храбрость К. К. Рокоссовского, способность не кланяться ни пуле, ни снаряду абсолютно естественное свойство его характера, сплав редкостных качеств самодисциплины и самоорганизованности с полководческой зрелостью.

Мне лично эта черта характера командующего безоговорочно импонировала, поскольку всегда нравились люди смелые, способные в любой обстановке подчинить свои эмоции железной воле и, не в последнюю очередь, профессиональной воинской гордости. Хотя, с другой стороны, скажем, в последнем конкретном случае, речь шла о командующем фронтом, которому в считанные дни надлежало успеть подготовить войска к наступлению, наступление это осуществить и добиться победного результата. В сложившихся условиях успех операции в значительной мере зависел от сохранения жизни и здоровья командующего.

- Он-то, пожалуй, все же понимал, что три "виллиса" в кильватере - это не какие-нибудь походные кухни, иначе и бомбы не стал бы тратить, - присоединился я к мнению В. И. Казакова.

- И все же не рискнул снизиться! - по-своему направил ход наших рассуждений К. К. Рокоссовский, давая всем тоном понять, что поскольку ничего существенного не произошло, то и говорить об этом не стоит.

Заехав по пути на короткое время в 66-ю армию к А. С. Жадову, мы затемно вернулись в Заварыкино.

- В столовой увидимся! - произнес К. К. Рокоссовский, первым покинув тесноватый, особенно для него, кузовок "виллиса" и с наслаждением расправив плечи.

- Уж сегодня-то обязательно и непременно! - ответил я многозначительно, вылезая вслед за командующим на скрипевшую под ногами снежную дорогу. Однако заметив, что тон, которым я произнес эти слова, не Вызвал у К. К. Рокоссовского сколько-нибудь заметной реакции, добавил: - Ведь последний день старого года, Константин Константинович!

- Довоевались! - буркнул В. И. Казаков несколько растерянно. - Ведь это надо - все из головы вон!

- Как думаете, Константин Федорович, кто-нибудь успел распорядиться? озабоченно спросил меня командующий.

- Конечно. Даже елка есть!

- Да она-то откуда в этих краях?

- Александр Александрович Новиков из Москвы в подарок прихватил! - пояснил я с откровенным удовольствием.

Признаюсь, я даже не предполагал, что мое напоминание вызовет такой интерес. Подвижное, выразительное лицо Константина Константиновича засветилось какой-то внутренней радостью, возможно, всплыли воспоминания о новогодних елках других времен...

Накануне к нам по заданию Верховного Главнокомандующего для координации действий военно-воздушных сил южного участка фронта в ходе наступления войск Донского фронта на окруженную группировку противника прибыли командующий авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов и заместитель народного комиссара обороны СССР по авиации генерал А. А. Новиков. Они-то и доставили из Москвы несколько необычный для степной местности новогодний сувенир.

- Отлично! - произнес К. К. Рокоссовский, все еще разминавший затекшие в длительной скованности плечи. - Все возвращается на круги своя. Словом, до встречи у елочки!

Новый год встречали все в той же столовой. Только теперь у входа красовалась, издавая в тепле смолистый запах, убранная самодельными игрушками елка.

Сели за стол, проводили старый год, подняли первый тост, как в то время было принято, за Сталина, затем за наш народ, за победу!

Может быть, сейчас кому-то покажется малоправдоподобным, но хочу заметить, что в штабе фронта употребление спиртных напитков не то чтобы запрещалось, а. просто не было принято. В обычные дни в столовой не подавалось даже сухое вино, хотя в запасе его было достаточно. А вот за праздничным столом К. К. Рокоссовский пил светлое сухое вино, я предпочел кагор, М. С. Малинин и В. И. Казаков, как я заметил, одну рюмку водки ухитрились разделить на три тоста, С. Ф. Галаджев разбавлял красное вино лимонадом, а Н. Н. Воронов, выпив рюмку коньяку, перешел на нарван.

Я здесь намеренно с подробностями воспроизвел картину нашего праздничного застолья по причине невольного сравнения с некоторыми застольями, в которых, уже после войны, мне по разным официальным поводам довелось принять участив. Меня совершенно искренне потом огорчало состояние отдельных участников подобного рода "мероприятий", садившихся за стол чаще всего по самым возвышенным поводам.

Подогретая необычностью обстановки, за нашим столом текла оживленная беседа. Вполне понятно, что в ней были отражены наши мысли и чувства (а жили мы все ожиданием наступления). Присутствие же командующих артиллерией, авиацией дальнего действия и заместителя наркома по авиации придавало разговору, вопреки сложившейся традиции, характер достаточно деловой.