Константин Телегин - Войны несчитанные вёрсты

Немало с того вечера минуло дней и событий, многое стерлось в памяти, да и подробности подчас не имеют решающего значения. Одним словом, я сейчас не берусь с исторической точностью установить, кто первым подал мысль о целесообразности направления Паулюсу ультиматума. Воспользуюсь краткой выдержкой из воспоминаний К. К. Рокоссовского:

"В этом дружеском разговоре как-то был затронут вопрос о том, что история помнит много случаев, когда врагу, попавшему в тяжелое положение, предъявлялся ультиматум о сдаче"{11}.

...На другой день в результате переговоров К. К. Рокоссовского, а затем и Н. Н. Воронова{12} с Москвой идея направления ультиматума окруженным войскам противника была одобрена Ставкой. И далее уже М. С. Малинин, раздобыв бог знает где справочник по международному праву, засел за окончательное доведение текста.

Наконец - это уже примерно 4 января - текст был составлен, вычитан, одобрен всеми нами, а также представителем Ставки генералом Н. Н. Вороновым и в тот же день нарочным отправлен в Москву.

Между тем уже 2 января произошло очередное огорчительное событие, угрожавшее спутать все наши планы, доставившее мне лично немало дополнительных забот. Но предварительно - одно разъяснение.

Обычно в состав руководства фронтом входили два политработника в ранге члена Военного совета. Один из них обычно ведал работой в войсках и оперативными вопросами, а второй курировал тыловые органы. Мне же в тот период довелось совмещать в одном лице все эти функции, что в известной мере поясняет характер моего участия в последующих событиях. А суть их заключалась вот в чем.

По установленному для себя раз и навсегда твердому правилу: если что-то контролировать, то предметно - я сразу, как только определились сроки проведения операции, завел график, в который два раза в день порученец В. С. Алешин заносил полученные из управления тыла и от уполномоченных Военного совета данные о подходе и начале выгрузки на станциях назначения запланированных фронту пополнений.

Некоторое, не очень заметное вначале, но постепенно все более настораживающее расхождение плановых наметок с реальными данными о подходе эшелонов ко 2 января достигло столь ощутимого разрыва, что поело крутого разговора с начальником тыла, пребывавшим до этого в благодушном настроении, пришлось вынести этот вопрос на обсуждение Военного совета. Картина складывалась более чем крайне неутешительная.

Здесь, видимо, уместно напомнить, что утвержденный Ставкой план операции "Кольцо" предусматривал начало наступления 6 января 1943 года.

Согласно расчетам средства боевого обеспечения операции, в первую очередь остро необходимые артиллерийские соединения и части усиления, должны были подойти за несколько дней до наступления, в крайнем случае - в день его начала. Теперь же по самым оптимистическим прогнозам выходило, что значительная часть направленных нам войск и боевой техники прибудет примерно 9 января.

Наверное, здесь совершенно излишне говорить о том, как этот вывод был воспринят К. К. Рокоссовским. После продолжительной паузы он как-то непривычно тяжело поднялся со стула и предложил:

- Идем к Николаю Николаевичу, доложим. С таким обеспечением начинать операцию не имеем права!

Так вчетвером (на заседании Военного совета присутствовали М. С. Малинин и В. И. Казаков) мы направились через дорогу к домику, занимаемому Н. Н. Вороновым и отстоявшему от домика командующего примерно в сорока метрах.

Поднимаясь по крутым скрипучим ступенькам высокого крыльца (все дома в этой части Заварыкина стояли почему-то на коротких деревянных сваях), я старался себе представить непредсказуемое - дальнейшее развитие событий.

К моему удивлению, Николай Николаевич выслушал наш доклад, по крайней мере внешне, довольно спокойно. Однако затем, несколько демонстративно подсчитав свой пульс, произнес:

- Попробуйте в такой обстановке сохранить нормальный ритм работы сердца!

На минуту воцарилось молчание.

- Вы представляете мое положение? - не без сарказма поинтересовался Николай Николаевич, прервав наконец затянувшуюся паузу. - О том, как я просил об отсрочке наступления Юго-Западного фронта, вы, насколько помню, мною информированы. Об отсрочке представления плана вашей операции я уже тоже просил. Правда, в тот раз с Верховным, слава богу, разговаривал Александр Михайлович Василевский, но от кого именно исходила просьба, товарищ Сталин конечно же понял без подсказки. И вот теперь вы предлагаете ходатайствовать о переносе срока начала согласованного по всем линиям наступления! Что же это выходит?

- Николай Николаевич, - прочувствованно, но твердо произнес К. К. Рокоссовский,-мы все безусловно понимаем и что это значит для вас, и что за этим может последовать. Но ведь в тысячу раз будет хуже, если мы, едва начав, провалим наступление. Может быть, разрешите тогда...

- Ваша деликатность здесь, Константин Константинович, уж и вовсе ни к чему! - в сердцах отмахнулся Н. Н. Воронов. - Я-то как буду выглядеть, если вы сами позвоните. Вы ведь это имели в виду?

С этими словами Н. Н. Воронов снял трубку с аппарата ВЧ и попросил:

- Соедините меня с Васильевым{13}, пожалуйста. И проследите, чтобы связь во время этого разговора не нарушилась помехами!

Несколько минут, необходимых для соединения, просидели молча.

Наконец телефон ожил. Н. Н. Воронов поднял трубку, поздоровался, ровным голосом доложил обстановку, после чего, секунду-другую помедлив, с хрипотцой произнес:

- Мы просим плюс четыре!

В комнате было так тихо, что отчетливо звучало каждое слово, доносившееся из далекой Москвы.

- Что плюс четыре? - послышался вопрос Сталина.

- Просим плюс четыре дня к сроку начала наступления, установленного планом, - не меняя тона повторил Н. Н. Воронов.

Секунду трубка молчала. Потом донесся сердитый голос:

- Вы просто не понимаете, чего просите! Вы там с Рокоссовским досидитесь до того, что вас самих Паулюс в плен заберет!

Мне показалось, что при этих словах Николай Николаевич обиженно вздрогнул, но счел за благо промолчать.

В трубке между тем послышался неразборчивый разговор, как это бывает, когда телефонный собеседник начинает общение с каким-то третьим лицом. Сталин о чем-то справлялся, чей-то почти совсем не слышимый голос что-то отвечал.

Через минуту в трубке снова прозвучал голос Сталина:

- Хорошо, разрешаю! - И резкий щелчок отключения связи.

Несколько побледневший, Н. Н. Воронов извлек из кармана белоснежный платок, вытер высокий вспотевший лоб и спросил не без иронии:

- Надеюсь, никто из присутствующих здесь мне не завидует?

В этом конечно же он не ошибся.

Поблагодарив Н. Н. Воронова, мы торопливо разошлись по своим рабочим местам. Перенос сроков операции такого масштаба - это не механическая перестановка событий во времени, а сложный комплекс взаимосвязанных проблем, а главное, мероприятий, каждое из которых - решающее, поскольку даже небольшой сбой на самом внешне второстепенном участке подготовки способен обернуться самыми неожиданными последствиями.