Вениамин Каверин - Литератор

Крепко жму Вашу руку, Ваш Каверин

3. XI.83

С Гери Керном я переписываюсь много лет [180] Письма его помещены и в книге «Письменный стол». , с тех пор как он, занимаясь историей советской литературы, открыл письма к моему другу Льву Лунцу [181] См. о нем с. 12–20 этой книги ( глава «Горький и другие» — «Письма» ). .

Г. Керн нашел на чердаке дома в пригороде Лондона у младшей сестры Лунца Женни Горнштейн чемодан с письмами К. Федина, К. Чуковского, И. Эренбурга, М. Слонимского, Ю. Тынянова, М. Зощенко, Е. Полонской и др., адресованными Лунцу. Приехав в Москву, он передал копии этих писем в Центральный государственный архив литературы и искусства, а второй экземпляр мне. Это был высокий красивый молодой человек, глубоко изучивший историю русской литературы и продолжавший заниматься ею, будучи преподавателем одного из американских университетов.

Мы знакомы уже больше двадцати лет, и из писем его ко мне нетрудно было заключить, что жизнь Гери сложилась далеко не так, как ему хотелось. Наши литературные отношения давно перешли в дружеские, и он откровенно пишет мне о своих удачах и неудачах. Отвечать он просил меня по-русски, потому что боится забыть русский язык. Опасения эти не случайны — он потерял работу преподавателя, стал редактором университетской радиостанции, переехал в Калифорнию и занялся переводами с русского, очень ценными, потому что в Америке плохо знают нашу литературу. Он перевел и отредактировал Хлебникова, перевел, сопроводив примечаниями, вступительной статьей и библиографией, полный текст «Перед восходом солнца» Зощенко и занялся наконец собственной прозой.

Я познакомился с ней и нахожу, что он талантливый и незаслуженно оставшийся за бортом литературы писатель. Впрочем, он утверждает в иных своих письмах, что в Америке нет литературы. Не думаю, что он прав, но ясно одно, что для того, чтобы пробиться в литературу, молодой писатель должен удовлетворить требования, которые чужды его таланту.

Г. Керну

<���конец 1980 г.>

Дорогой Гери!

На Ваше письмо от 25 ноября я отвечаю с опозданием вследствие той же причины, по которой Вы так долго не могли мне написать: я работал и продолжаю работать над новой книгой — сказочной повестью. Название ее «Верлиока». Оно взято из русского фольклора и означает чудовище или воплощение зла. Ваше письмо обрадовало меня. От него веет энергичной деятельностью, которая, как известно, всегда внушает надежду на лучшее. В особенности хорошо, что Ваши намерения опубликовать новое произведение, по-видимому, осуществятся…

Я очень рад, что Вам понравился «Вечерний день». И Вы правы, что эта книга могла бы быть значительно полнее. Что касается писем Лунца, Вы просто забыли, что в свое время оставили мне их ксерокопии. Но «Завещание царя» — этот неопубликованный сценарий Лунца я не читал и ничего о нем не знаю. Подольский, к сожалению, скончался 2–3 года тому назад. Сборник произведений Лунца нам не удалось опубликовать. Но архив Лунца Подольский успел собрать и передать в ЦГАЛИ. Я очень высоко ценил его и глубоко сожалею о его кончине. Разумеется, Вы совершенно правы, высоко оценив значение периода 20-х годов для нашей литературы. Ваша работа в университетской радиостанции, о которой Вы упоминаете в письме, кажется мне очень интересной и важной для русской литературы. Действительно, американцы плохо знают ее, но, судя по Вашему письму, они не лучше знают и собственную литературу.

Каждый вечер я так же, как, вероятно, и Вы, слушаю музыку, и в частности Шостаковича, который, мне кажется, еще недостаточно оценен, вопреки его всемирной славе. Заранее благодарю Вас за Ваше намерение прислать мне книгу, когда она будет закончена и напечатана. От всей души желаю Вам успеха.

У меня начало выходить восьмитомное Собрание сочинений. На днях я вышлю Вам первый том. Надеюсь, Вам будут интересны ранние рассказы единомышленника Лунца. Ведь Вы не потеряли интереса к его творчеству, правда?

Конец 80-х годов

Спасибо за письмо и за Вашу новую повесть. Откровенно говоря, я прочитал ее не без труда, хотя с точки зрения американского читателя она, по-моему, написана превосходно. Не могу сказать, что я в полной мере понял ее, но не менее важно другое — я убедился в том, что у Вас талантливое и оригинальное воображение и что Вам надо, как я это когда-то решил для себя, только одно: писать и писать. В повести меня заинтересовало противопоставление первой ее части второй, на первый взгляд немотивированное, хотя для того, чтобы изобразить фантастическое видение Черной Птицы, необходимо было подготовить саму возможность этого видения; и следовательно, нарисовать объективный характер человека, что само по себе очень трудно и свойственно гораздо больше для психологической прозы, чем для таких неожиданных произведений, как Ваше.

Мои познания по научной философии очень бедны, и, чувствуя, что Вы вложили в эту повесть какую-то оригинальную мысль, я не мог бы пересказать ее своими словами. Сравнивая повесть с Вашими пьесами, я вижу, что у Вас какой-то свой путь, может быть еще далеко не проявившийся в полной мере. Боюсь, что этот путь может очень долго не привести к успеху, но, по-видимому, Вы, как истинный литератор, и не стремитесь к такой мелочи, как успех. Впрочем, все это неопределенно, гадательно, и я бы на Вашем месте показал бы Ваши произведения какому-нибудь более философски образованному человеку, чем я. Впрочем, вспоминаю, что, как Вы писали, Ваши пьесы имели успех. Мне трудно судить о литературной атмосфере в Америке, поэтому понятие успех Вы должны понимать не в русском, а в американском смысле…

Неужели Вы оставили так удачно начавшиеся занятия историей русской литературы?

22.7.83

Дорогой Юрий!

Спасибо за Ваше сердечное письмо. Меня глубоко интересует, как Вам работается и живется. Хотя, признаться сказать, это мне очень трудно представить. Одно мне ясно, что Вы живете как бы «вместе с нами», разделяя все заботы и надежды нашей литературы. Близко мне и то, что Вы читаете Анненкова, Вяземского, Катенина. Это делаю и я в свободное время. И это чтение помогает мне думать, работать, жить. Достоевский играет такую же большую роль в Вашей жизни, как и в нашей. Это тоже один из бесчисленных мостов, связывающих всех, кто не может жить без любви к русской литературе. Вы пишете о потерях. И у нас, в особенности если говорить о моем поколении, становится все пустыннее. Что делать! Мне было отрадно узнать, что Ваши друзья знают обо мне и относятся ко мне с симпатией. Передайте, пожалуйста, привет Вашим близким, и я был бы очень рад прочесть стихотворения Марины, а Вашему другу дирижеру, может быть, будет приятно узнать, что я без музыки не могу ни жить, ни работать.