Саймон Монтефиоре - Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти

НКВД «раскрыл заговор», участники которого хотели отравить лошадей. Два профессора были арестованы и объявлены нацистскими агентами. Никита Хрущев проверил так называемый яд и обнаружил, что он для лошадей безвреден. Только после назначения трех разных комиссий ему удалось доказать, что с этим заговором вышла ошибка. Налицо появление сомнений в работе НКВД. Однако есть все основания считать, что колебаться в отношении чекистов Хрущев начал лишь после того, как свое недовольство ими выразил сам Сталин.

Во время пьянок в Киеве Николай Ежов проявил поразительную неосторожность. Такая неосмотрительность тем более удивительна для человека, который знал, как работают органы, которые он сам возглавлял. Ежов хвалился, что все политбюро у него в руках, что для главного чекиста нет авторитетов и неприкасаемых, что он мог арестовать любого человека, даже партийного вождя. Ежевика напивался до такого состояния, что однажды ночью его пришлось нести домой. Сам он идти уже не мог. Конечно, рано или поздно, но Сталин должен был узнать о возмутительном поведении наркома в Киеве и его пьяном хвастовстве.

Ежов вернулся в Москву к началу третьего, последнего, показательного процесса над антисоветским блоком правых и троцкистов. Суд открылся 2 марта 1938 года. Главными обвиняемыми были Рыков, Бухарин и Ягода. Бывший нарком внутренних дел признался во множестве преступлений, в том числе в убийствах Кирова и Горького. Николай Бухарин сделал «признание» особого рода – на эзоповом языке, наполненное сатирой в адрес Сталина и детских потуг Ежова на раскрытие страшных заговоров. Однако Бухарин старался напрасно. Его язвительность ничего не изменила.

Николай Ежов присутствовал на расстрелах «врагов народа». Говорят, он приказал избить Ягоду.

Но Ежевика проявил и какое-то слабое подобие гуманизма, когда очередь дошла до казни его старого собутыльника, бывшего секретаря Ягоды, Буланова. Перед расстрелом Ежов велел принести Буланову коньяка.

Сразу после мартовских расстрелов Ежевика предложил организовать четвертый суперпроцесс над польскими шпионами в Коминтерне. Он готовился уже не один месяц и старательно собирал материалы против иностранцев. Но Сталин предложение маленького наркома отклонил. Какими бы важными ни были эти дела, Иосиф Виссарионович всегда помнил, что есть и другие вопросы. Его сверхчувствительная интуиция уловила опасные настроения среди помощников. Все они страшно устали. Но особенно сильно выдохся главный палач, Ежевика.

4 апреля 1938 года Николай Иванович Ежов был назначен комиссаром водного транспорта. Это назначение имело определенный смысл, потому что строительство каналов велось в основном силами заключенных ГУЛАГа, то есть находилось в ведении НКВД. Но чувствовалась тут и тревожная для Ежевики симметрия – Генрих Ягода после снятия с поста наркома внутренних дел получил такую же должность.

Ежов тем временем основательно прошелся даже по политбюро. На Лубянке допрашивали Постышева. Вскоре был арестован Роберт Эйхе, руководитель Западной Сибири.

Сталин решил повысить Станислава Косиора. Он был назначен заместителем председателя Совнаркома и переехал в Москву. Однако в апреле 1938 года чекисты схватили брата Косиора. Как обычно бывало в подобных случаях, единственной надеждой самого Косиора на спасение был отказ от родственника.

«Мне приходится жить в обстановке подозрений и недоверия, – писал он Сталину. – Вы не можете себе представить, насколько это тяжело для невинного человека. Арест моего брата бросает тень и на меня. Клянусь жизнью, я даже представить себе не мог истинную природу Казимира Косиора. Мы с ним никогда и не были особенно близки. Не могу понять – зачем он все это придумал?.. Товарищ Сталин, все обвинения в мой адрес от начала и до конца неверны. Прошу вас, товарищ Сталин, разрешить мне объясниться перед политбюро. Я докажу, что стал жертвой лжи врагов народа. Иногда мне кажется, что все это какой-то глупый сон…»

Как же часто жертвы доносов и наговоров сравнивали свое положение со сном! 3 мая Косиора арестовали, за ним последовал Чубарь. Каганович позже утверждал, что защищал Косиора и Чубаря, но когда увидел подписанные ими признательные показания, сдался.

Николай Ежов и не думал менять свою ночную жизнь вампира, наполненную пьянками и пытками. Его раздавила гигантская работа. От Сталина, конечно, не укрылось, что его любимый нарком морально разлагается. «Позвонишь в комиссариат – говорят, что он уехал в Центральный комитет. Позвонишь в Центральный комитет – выясняется, что он уехал в комиссариат. Посылаешь курьера к нему на квартиру, а он там валяется мертвецки пьяный», – жаловался вождь.

Конечно, палачам приходилось постоянно жить в обстановке стрессов. Как Гиммлер спустя несколько лет заботился о своих подручных, чтобы те лучше выполняли работу, так и сейчас Сталин часто успокаивал своих помощников. Далеко не все обладали достаточными силами, чтобы выдержать такую напряженную жизнь.

Палачи из НКВД спасались при помощи спиртного. Даже у тех, кто не пил, голова шла кругом от потоков крови и гор трупов. Даже страшный Мехлис едва не сломался в самом начале террора, когда он еще руководил «Правдой». Он отправил необычное письмо Сталину. Оно позволяет нам понять, как трудно приходилось помощникам вождя в годы репрессий.

Дорогой товарищ Сталин, мои нервы на пределе. Я не достоин высокой чести быть большевиком. Особенно обидно и больно мне было после нашего частного разговора, ведь я обязан вам не только своей жизнью, но и партийностью. Я чувствую себя полностью раздавленным. Эти годы забрали у нас много людей… Мне приходится руководить «Правдой» без секретарей и редакторов, когда нет одобренных руководством тем, когда я оказался в конце концов в роли «мальчика для битья». Это организованный бедлам, который может поглотить кого угодно. И он уже поглотил немало народа! В последние дни я мало спал и сейчас чувствую себя разбитым, засыпать удается лишь в одиннадцать часов утра или даже в двенадцать… Я мечусь по квартире после бессонных ночей в газете. Считаю, что пришло время освободить меня [от этой работы]. Я не могу быть главным редактором «Правды», потому что не сплю и болею, потому что не могу следить за тем, что происходит в стране, в экономике, искусстве и литературе, у меня нет времени даже сходить в театр… Простите меня, дорогой товарищ Станин, за те неприятные минуты, которые я вам доставил. Мне очень трудно перенести такое потрясение!

У генерального прокурора Вышинского также едва не произошел нервный срыв, когда он нашел у себя на столе записку следующего содержания: «Все знают, что вы меньшевик. Сталин попользуется вами, а потом приговорит к вышке. Бегите! Вспомните Ягоду. Это ваша судьба. Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти!»