Яков Гордин - Николай I без ретуши

В 15-й статье – «прошу императора милостиво призреть стариков инвалидов, у меня живших по разным местам. Желаю, чтобы они доживали свой век на прежнем положении, разве угодно ему будет улучшить их содержание».

По статьям 16-й и 17-й государь изъявляет свое благоволение всем воспитателям его детей, завещает последним любить и уважать их; наследнику же престола предоставляется обеспечить их положение; благодарить духовника своего, отца Музовского, и лейб-медиков: Арендта, Маркуса, Мандта и Рейнгольта, за их труды и попечения; предписывает «душевно благодарить» тех, которые служили ему, были более или менее близки к нему по своему званию и его доверенности.

В статьях 18–22-й перечисляются поименно по пунктам все эти лица, из которых многие отошли в вечность раньше скончавшегося императора. В числе других он благодарит князя Петра Михайловича Волконского, «который, несмотря на преклонные лета, с неизменным усердием и преданностью пекся как обо мне, так и обо всем моем семействе и о моих собственных делах»; князя Иллариона Васильевича Васильчикова: «Я начал службу под его начальством; он был мне всегда другом, наставником и впоследствии первым помощником в государственных делах»; и генерал-фельдмаршала князя Варшавского «как за его искреннюю признательность и дружбу, так и за геройские подвиги, коими он возвеличил славу нашего оружия и попрал измену».

В статьях 23–25-й государь изъявляет свое благоволение и признательность всем бывшим при нем генералам его свиты и флигель-адъютантам; завещает им с любовию и преданностью служить его преемнику. Выражая свою благодарность находившимся при нем частным лицам, обращается к своим любезным войскам с такими словами: «Благодарю славную, верную гвардию, спасшую Россию в 1825 году, а равно храбрые и верные армию и флот; молю Бога, чтобы сохранил в них навсегда те же доблести, тот же дух, коими при мне отличались: покуда дух сей сохранится, спокойствие государства и вне, и внутри обеспечено, и горе врагам его! Я их любил, как детей своих: старался как мог улучшить их состояние; ежели не во всем успел, то не от недостатка желания, но оттого, что или лучшего не умел придумать, или не мог более сделать».

Император (ст. 26) «заклинает детей и внуков любить, и чтить своего государя от всей души, служить ему верно, неутомимо, безропотно, до последней капли крови, до последнего издыхания, и помнить, что им надлежит быть примером другим, как служить должно верноподданным, из которых они первые. «Я уверен (ст. 27), что сын мой, император Александр Николаевич, будет всегда почтительным, нежным сыном, каким всегда умел быть с нами; долг этот еще священнее с тех пор, когда мать его одна. В его любви и нежной привязанности, также и всех детей и внучат, она должна обрести утешение в своем одиночестве. В обхождении с братьями своими сын мой должен уметь соединять снисходительность к их молодости с необходимою твердостью как отец семейства и никогда не терпеть ни семейных ссор, ни чего-либо могущего быть вредным пользе службы, тем паче государства; а в подобных случаях, от чего Боже нас сохрани, помнить наистрожайше, что он – государь, а прочие члены семейства – подданные».

Потом (ст. 28–30) государь снова обращается к членам своего семейства, близким и дальним родственникам своим. «Я питал к ней, – говорит он о старшей сестре своей Марии Павловне, – с детства особенную привязанность за всегдашние ее ко мне милости. Позднее ее дружба сделалась для меня еще драгоценнее, и ни к кому на свете не имел я толикого доверия. Я чтил ее, как мать, и ей исповедовал всю истину из глубины моей души. Здесь в последний раз повторяю ей мою душевную благодарность за отрадные минуты, которые проводил в ее беседе». […]

«Благодарю (ст. 31) всех меня любивших, всех мне служивших. Прощаю всех меня ненавидящих».

«Прошу всех (ст. 32), кого мог неумышленно огорчить, меня простить. Я был человек со всеми слабостями, коим люди подвержены; старался исправиться в том, что за собой худого знал. В ином успевал, в другом нет; прошу искренно меня простить».

«Я умираю (ст. 33) с благодарным сердцем за все благо, которым Богу угодно было в сем преходящем мире меня наградить, с пламенной любовью к нашей славной России, которой служил по крайнему моему разумению верой и правдой; жалею, что не мог произвести того добра, которого столь искренно желал. Сын мой меня заменит. Буду молить Бога, да благословит Он его на тяжкое поприще, на которое вступает, и сподобит его утвердить Россию на твердом основании страха Божия, дав ей довершить внутреннее ее устройство и отдаля всякую опасность извне. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки!»

«Прошу (ст. 34) всех меня любивших молиться об успокоении души моей, которую отдаю милосердному Богу с твердою надеждой на Его благость и предаваясь с покорностью Его воле. Аминь».

В отдельной записке, приложенной к завещанию, император делает распоряжение о некоторых иконах, соединенных с особенными воспоминаниями; назначает членам своего семейства, частным лицам, а также прислуге на память о себе подарки из принадлежавших ему вещей; «просит настоятельно велеть устроить его похороны как можно проще», сократить время траура и выражает желание «быть похороненным за батюшкою у стены, так чтобы осталось место для жены подле меня».

К этому завещательному акту была приложена записка, составленная 3 марта 1845 года:

«29 июля 1844 г. Богу угодно было отозвать к себе любезнейшую дочь нашу, Александру. Смиряясь перед неисповедимой волей, мы не ропща сносим жестокий сей удар. С твердым упованием, что ежели так сбылось по воле Его, то сбылось к лучшему и что ей при Создателе ея отраднее, чем здесь в суетах жизни.

Молим Господа да сохранить других нам милых.

Назначавшийся 11-ю статьею к дележу между трех моих дочерей наличный собственный капитал разделить ныне дочерям моим – Марии и Ольге поровну.

Вещи, предназначавшиеся дочери моей Александре, оставляю сыну Александру к распределению по его усмотрению. Медальон и печать, которые покойная дочь мне подарила на одре смерти, завещаю жене моей, а после ее – сыну Александру.

Портрет дочери Александры, что у меня на столе, – госпиталю, строящемуся в ее память».

Эти завещательные строки могут служить самой лучшей характеристикой почившего как человека. Все распоряжения императора, обнаруживавшие чистоту его души, были в точности исполнены; они словно доказывали, что царь, зарытый в земле, еще жив и не перестает изливать оттуда свои благодеяния на Россию, даже за гробом для него дорогую.

Да, русское общество было потрясено смертью императора, который казался несокрушимым. Людям проницательным и осведомленным ясно было, что это не обычная смерть, а гибель, спровоцированная обстоятельствами.