Владимир Сухомлинов - Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания

В комбинации этих трех задач логически и должен был развиваться дальнейший план наших операций.

Но тут сдал характер великого князя. Его нетерпение препятствовало ему дать созреть операциям. В необузданном стремлении ступить самому на вражескую почву и прослыть на родине героем он не только решил вторжение северной армии в Восточную Пруссию, до соединения обеих южных армий, но устремился туда сам с Главной квартирой, потеряв связь с остальными армиями, бесполезно перепутал транспорты и принес в жертву сотни тысяч, целые армейские корпуса, более подвижному и более систематично работающему противнику.

На Южном фронте вынуждены были мы отступить от Кракова и двинулись затем на Карпаты, понеся большие потери, вследствие чего наш центр был без всякой пользы парализован. Ново-Георгиевск, Варшава, Иван-город сравнительно небольшими силами были взяты немцами!

Эта стратегия завершилась общим поспешным отступлением вплоть до Западной Двины.

Великий князь вел войну за свой собственный страх и риск. Как специалист, военный министр не был ему нужен и в роли «чиновника постороннего ведомства», в его Главной квартире он человек лишний.

Уже после первых поездок государь не настаивал на том, чтобы я его сопровождал. Зато Верховный главнокомандующий предоставил мне право «по собственному усмотрению» ездить на фронт. Из этого мне стало ясно, что ему прежде всего нужно было оттереть меня от государя.

Эти поездки «по собственному усмотрению» ограничивались тем, что я ездил туда, куда меня посылал государь. Больше всего это касалось посещений заведений артиллерийского ведомства, то есть подчиненных великому князю Сергею Михайловичу, фабрик и заводов по изготовлению вооружения, снабжения, боевых припасов, устранению возникавших на них забастовок и т. п.

Собственно Главную квартиру мне однажды пришлось посетить по поводу письма Куропаткина.

Живший на покое у себя в имении Псковской губернии генерал Куропаткин писал мне о том, что солдатская душа его не дает ему спокойно сидеть без дела. Поэтому он просит доложить государю о его желании поступить в ряды войск в той роли, какую бы ему ни предложили.

«Пойми, мне нужна реабилитация хотя бы в роли батальонного командира», – писал он мне многократно. Но когда я докладывал об этом государю, то получал ответ: «Я ничего против этого не имею, но великий князь Николай Николаевич и слышать об этом не желает. Поезжайте в Ставку и попробуйте переговорить об этом с Верховным главнокомандующим».

Когда мне пришлось быть в Барановичах, то я предварительно сказал об этом Янушкевичу, но он посоветовал мне не упоминать имени Куропаткина, чтобы не приводить Николая Николаевича в свирепое настроение.

Генералу Куропаткину удалось получить назначение в действующую армию, когда великий князь был смещен и уехал на Кавказ.

Мания величия великого князя дошла до того, что он стал вмешиваться в дела Совета министров. После того как с одного из заседаний ушли секретари, Горемыкин прочитал нам письмо начальника штаба, в котором Янушкевич, начальник полевого штаба, в непозволительной форме выражал неудовольствие его императорского высочества по делам Совета министров, в основании своем никакого отношения к полномочиям Верховного главнокомандующего не имевшим. Несмотря на то что это письмо вызвало справедливое возмущение всех министров и содержание его было доложено государю, – из этого ничего не вышло. Вскоре началось паломничество в Ставку лиц, никакой связи с задачами и обязанностями верховного командования не имевших, но искавших лишь предлога для поездки туда.

Николай Николаевич был ведь всесильным человеком!

Легко поддававшийся влиянию Николая Николаевича, своего дяди, государь введен был многократно в заблуждение, но его чаша терпения наконец переполнилась.

Случилось то, чего и великий князь не ожидал: государь его сменил и стал сам во главе действующей армии, о чем он так мечтал и настаивал, на тот случай, если бы мы вынуждены были воевать.

Вот что говорил по этому поводу граф Фредерикс, когда это свершилось.

«– Когда мы подъезжали к Могилеву, я решился пойти к государю и высказать те опасения, которые меня смущали в том отношении, что его величество не справится с тем делом, которое берет на себя, и советовал оставить великого князя Николая Николаевича при особе его величества. Таким образом, у государя в трудных случаях было бы с кем посоветоваться. И я никогда не видел государя таким, каким он отвечал мне на это, – его решительный, не допускающий возражения тон и вид поразили меня.

– Граф, – сказал мне его величество, – мы сейчас будем в Ставке, я приглашу великого князя к обеду, а вы пригласите к столу его свиту, как обыкновенно; а завтра утром мы проводим Николая Николаевича на Кавказ.

И ни слова больше, а наклонением головы он дал мне понять, что аудиенция окончена».

Когда образовалось в 1917 году революционное Временное правительство, то великий князь Николай Николаевич подарил потомству документ, обрисовавший его особу во весь рост.

Являясь главнокомандующим на Кавказе, он отправил следующую телеграмму князю Львову, министру-председателю Временного правительства:

«Сего числа я принял присягу на верность отечеству и новому государственному строю. Свой долг до конца выполню, как мне повелевает совесть и принятое обязательство.

Великий князь Николай Николаевич».

Незадолго до этого он телеграфировал Николаю II, «коленнопреклонно» умоляя его отречься от престола.

После того как он «выполнил свой долг» по отношению к государю, – которому присягал вдвойне и как член императорской фамилии, и как русский воин, – какую цену могло иметь подобное обещание по телеграфному проводу?

Члены Временного правительства не могли не знать того, что получило огласку в то время в столице о Николае II, – и новая власть просто отрешила от должности «главковерха».

Николай Николаевич ретировался тогда в Крым; а когда и там ему стала угрожать участь, которая постигла большинство членов императорской фамилии, то он бежал за пределы России.

Из всей царской фамилии один только Николай Николаевич своему царственному племяннику и стране мог бы принести действительную пользу. Жизненного опыта у него было несравненно больше, нежели у царствующего государя. Своими ограниченными духовными качествами, злым и высокомерным характером он напоминал временами своего предка, кровожадного Ивана Грозного, и в припадках гнева был на него даже очень похож. Далеко не храбрый человек, он предпочитал работу за кулисами и становился, таким образом, безответственным перед общественным мнением.