Валерий Григорьев - Обречены на подвиг. Книга первая

Как и бывает, из двух эскадрилий списали почти каждого четвертого. Наша летная группа, на редкость, способная и удачливая первоначально не понесла потерь. Мы все более-менее успешно постигали азы летания, в серьезные переплеты не попадали, и наш инструктор, наверняка, гордился плодами своего труда. Но памятуя ставшую нарицательной, и любимую всеми инструкторами, присказку «Целовать курсанта нельзя, у него везде жопа», особо нас не хвалил, но и журить шибко не журил. Где-то ближе к лету, когда мы все уже успешно летали, нам сменили инструктора, и на место беззлобного Репина пришел сравнительно молодой, но очень амбициозный капитан Глыбин. Был он плотного телосложения, с волевыми чертами лица, с отрывистой и пренебрежительной манерой разговора. Особо заниматься с нами он себя не утруждал, но всячески давал понять, если что не так, то пощады не жди. Мы особо не расстраивались, по поводу смены инструктора и как летали, так и продолжали летать, стабильно продвигаясь по программе освоения Элки. И вот как-то Глыбин, с наигранной доброжелательностью представляет нам еще одного курсанта группы. Это был мой старый знакомый, курсант Женя Захаров. Нельзя сказать, что были с ним друзья-приятели, но друг друга знали, хотя и учились в разных отделениях. Захаров по нашим меркам был на привилегированном положении, его отец был начальником финансовой службы училища и в звании полковника. С первого курса он щеголял в хромовых офицерских сапогах, и в офицерской полевой форме, что, наверное, не возбранялось. Во всех его повадках и манерах, чувствовалось, наряду с хорошим воспитанием, величайшее превосходство перед нами простыми смертными. Думаю, что он с самого начала, чувствуя покровительство своего батюшки, рассчитывал хорошо распределиться из училища, и сделать прекрасную карьеру. Но вот, таки нашла коса на камень. Попав на первоначальное обучение в Кореновку (так мы называли полк в Кореновске), у него что-то не заладилось с освоением профессии летчика. Выбрав три вывозных программы, а это как минимум сто и более полетов, папанька уговорил начальника училища отправить свое чадо к нам, в Чечню, в Слепцовскую, в надежде на то, что чистый горный воздух и новый инструктор поправят ситуацию, и родное чадо освоит романтичную профессию.

Вся спесь и превосходство над нами, которое доселе било через край у Евгения улетучились и перед нами уже был человек с комплексом явной неполноценности. Чуть ли не заискивая Женя поинтересовался как мы летаем, как инструктор. Узнав. Что мы уже приступили к сложному пилотажу и групповым полетам, он совсем сник.

К сожалению, ситуацию не спасло и влияние батюшки, и перевод в нашу гонную эскадрилью. Уж не знаю с какими рекомендациями от прежних инструкторов он к нам прибыл, и каковы были его летные способности, но наш инструктор сделал все, чтобы «списать» незадачливого, хотя и блатного курсанта. Я невольно стал свидетелем вывозных полетов Евгения с нашим Инструктором. Будучи «наблюдающим» за шасси, я с интересом смотрел как они «мотают» вывозные круги с конвейера. А таких кругов было не мало. И каждый раз была одна и та же ошибка. Выравнивание, как мы промеж себя говорили начиналось на высоте десятиэтажного дома, вместо положенных семи метров. Затем самолет по-вороньи, плавно снижался на высоту выдерживания, и мягко приземлялся. На заключительном этапе чувствовалась твердая и уверенная рука инструктора. Для себя я сделал вывод, что Женя начинает рано выравнивать. Каково же было мое удивление, когда на разборе полетов инструктор, наоборот, сказал, что он слишком низко выравнивает.

– Захаров, я выхватываю «ручку» в самый последний момент, когда дальше терпеть нельзя.

Для меня стало ясно, что наш капитан не хочет возиться с курсантом, и решил его просто-напросто «закатать». Понятно, если инструктор говорит, что выравнивает слишком низко, а на самом деле слишком высоко, то следующий раз курсант начнет выравнивание еще выше. Я не стал рассказывать Женьке про злые козни нашего учителя, так вряд ли бы он добился правды, да и картину основной части полета я не знал. Ведь не просто так он вылетал три вывозных программы. По прошествии небольшого времени Женю «списали», и вполне возможно, он нашел себя на другом поприще. И как говорится неизвестно кому больше повезло.

Процедура списания по летной неуспеваемости носила многоступенчатый характер. Инструктор выполнял с курсантом до полутора-двух, а иногда и трёх вывозных программ. Если он сомневался в его способностях, решение о целесообразности дальнейшего обучения принимал командир звена, который, как правило, добавлял от пятнадцати до двадцати вывозных полетов. После этого курсанта проверяли командир эскадрильи или его заместитель, командир полка или его заместитель. И на вершине этой пирамиды был заместитель начальника училища полковник Дударенко. Обычно полет с ним воспринимался как приговор. Говорят, что кому-то когда-то он после полета давал допуск, и курсант успешно вылетал. Но по прошествии какого-то времени курсант разбился из-за грубейшей ошибки на посадке. И после этого полковник никого из «двоечников» не выпускал. Возможно, это и так, а может просто нагоняли жути, но в нашем полку на всех, кого он проверял, был поставлен большой и жирный крест.

Среди тех, кому летная наука никак не далась, был и «перезревший» Вася Капустин. Жалко было смотреть на этого мужика, когда он забегал на трехметровый газоотбойник и оттуда сбегал, глядя вперед перед собой на тридцать метров и влево под углом тридцать градусов. Таким приемом инструктор заставлял его тренироваться в «видении» земли. Но у Васи ничего не получалось. Когда он выбрал три вывозные программы – с командиром звена, эскадрильи и заместителем командира полка, – слетал и с командиром полка. Вердикт последнего был суров:

– Дальнейшее обучение нецелесообразно!

А после полетный разбор «крайнего» полета, который проводил с Васей Капустиным полковник Дударенко, ста просто анекдотом.

– Скажите, пожалуйста, почему вы стали выполнять третий разворот только по моей команде?

– А я ждал появления ориентира.

– Какого ориентира?

– Трактора.

– Хорошо, трактор, должно быть, Вас не дождался и уехал раньше, – ухмыльнувшись сказал Дударенко.

– А почему четвертый разворот вы стали выполнять после того, как пересекли створ ВПП, и опять же по моей команде?

– А я ждал, когда вы постучите мне по ручке. Обычно инструктор всегда так делал, – сам себе вынес приговор Капустин.

Вот так была поставлена жирная точка в летчицкой судьбе моремана. Вася был переведен на курс младше, на факультет штурманов. Таким образом его «срочная» служба затянулась на долгие девять лет.