Валерий Григорьев - Обречены на подвиг. Книга первая

– Вторую занял, три тысячи в облаках.

– Во недотепа, – успел подумать я, предупредили ведь, в облака не входить. А это означало, что если и вошел в облака, то будь добр не докладывай об этом.

– Занять пять тысяч! – сурово пробурчал недовольный руководитель полетов, Сорель.

Через пару минут опять слышится голос Колпачка:

– Во второй, пять тысяч в облаках.

– Занять восемь тысяч! – еще суровее командует Сорель.

Через некоторое время следует очередной доклад:

– Во второй, восемь тысяч в облаках.

И тут от руководителя исходит плохо переводимая на русский язык брань, итогом которой является команда:

– Прекратить задание, следовать на посадку!

Возмущенный бестолковостью лейтенанта, который никак не мог понять, что летать в облаках не позволяет закон, Сорель запросил меня, мешают ли мне облака. Находясь под облаками, я честно доложил, что облака не мешают. Но даже если бы я находился в облаках, то доклад был бы таким же, потому, что он «для прокурора». Руководитель полетов отлично знал, что на определенных заданием высотах полет будет выполняться в облаках.

Такой же запрос последовал и Павлишину. Серега бодро, как колокольчик, прозвенел:

– В третьей три тысячи, облака не мешают!

Удовлетворенно хмыкнув, Сорель оставил нас в покое.

Окончив задание в первой зоне, я запросил выход на точку. Сорель, как и положено, разрешил выходить на полутора тысячах. Продолжая полет под облаками на высоте пятьсот метров, я пошел в сторону привода. В это же время на точку на высоте тысяча восемьсот метров стал выходить и Павлик. Я еще подумал: молодец Сорель, проэшелонировал нас по высоте. Не доходя до привода пару километров, я крутым левым разворотом с креном шестьдесят градусов начал выполнять разворот на обратнопосадочный курс, одновременно докладывая о прохождении привода. Подтвердив правильность моих действий, РП разрешил левый разворот на обратнопосадочный со снижением под облака.

Только закончился наш диалог, как зазвенел голос Павлишина:

– Иду на привод с курсом тысяча восемьсот.

Дав разрешение выходить на привод, Сорель почему-то скомандовал разворачиваться после прохода на обратнопосадочный правым разворотом. Павлик, не задумываясь, подтвердил:

– Понял, правым!

– Как же так? Почему правым? Там же горы! – соображаю я и успокаиваю сам себя:

– Возможно, он идет не с той стороны, РП виднее!

Выполнив разворот на обратнопосадочный, и находясь на траверзе ВПП, я услышал запрос Сореля Павлишину:

– Ваше место?

– Подхожу к третьему, – бодро ответил Серега.

– Странно, – опять подумал я.

– Шел за мной, а по докладу оказался впереди меня» – и стал пристально всматриваться в переднюю полусферу в направлении третьего разворота. Ничего не обнаружив, выпустил шасси и начал выполнять третий.

РП еще раз запросил у Павлишина место. Опять последовал доклад:

– Подхожу к третьему.

На сей раз, я стал крутить головой: не подрезает ли он меня на третьем?. Нет, не подрезает. Выполнив четвертый разворот, я услышал очередной запрос Сореля:

– …место?

И опять Серега шел к третьему развороту.

– Что-то не то, – успел подумать я и сосредоточил все внимание на посадке. Уже на пробеге слышу в эфире радостный вопль Павлика:

– Полосу вижу! Выполняю четвертый!

На разборе полетов старший штурман дивизии подполковник Савченко задал вопрос Павлишину:

– Каким разворотом, товарищ лейтенант, вы выполняли выход на обратнопосадочный курс?

– Левым! – не моргнув глазом, ответил Серега.

Молодых лейтенантов Савченко весьма сердито попросил покинуть класс. После того как мы вышли, в течение получаса слышалась горячая перебранка Савченко и Сореля. Первый обвинял второго в преднамеренном убийстве лейтенанта, а второй все повторял и повторял, что он не идиот, и не первый год сидит на этом «электрическом стуле» (так в просторечье зовется рабочее место руководителя полетов). Кончилось все прослушиванием магнитофонной записи радиообмена, после которой в классе воцарилась тишина, а через некоторое время оттуда с понурыми головами стали выходить наши руководители.

Вечером, когда мы, по обыкновению, коротали время «за рюмкой чая», к нам зашел Сорель и пригласил к себе Павлишина.

Уже потом, служа в Азербайджане, Сергей рассказал, что с ним произошло на самом деле. Отпилотировав в облаках в третьей зоне на высоте три тысячи метров, он вышел на привод и по команде РП правым разворотом занял обратнопосадочный курс. На мой вопрос:

– Почему правым? – пояснил, что весь полет проходил в облаках, и, честно говоря, он после большого перерыва был так изможден пилотированием, что не отдавал отчет в своих действиях. После выхода на обратнопосадочный курс приступил к снижению. На высоте семьсот метров выскочив под облака, он, к своему величайшему удивлению, обнаружил, что слева и справа – крутые склоны гор. Врубив форсаж, он в одно мгновенье набрал высоту четыре тысячи метров. Кое-как успокоившись, отключил форсаж и опять начал снижаться. И снова на высоте семьсот метров под облаками оказался между склонами гор. Форсаж – и вот он на высоте три тысячи метров. Вовсю трясутся коленки, мозг лихорадочно работает и не находит ничего лучшего, как снова снижаться. На этот раз Павлику невероятно повезло. Перетянув хребет, он «вывалился» над аэродромом Небит-Даг, в двадцати пяти километрах от Джебела. Обрадовавшись, что игра со смертью закончилась, не понимая, где он находится, Павлишин начал строить заход на Небит-Даг. Но видимость была без ограничений, в какой-то момент он обнаружил аэродром Джебел и довернул на него. Именно в тот момент я и услышал радостный вопль, что он видит полосу.

Надо отдать должное Теодору Лейбовичу Сорелю. Несмотря на разницу в возрасте и в должности, он честно признался Павлишину в своей ошибке. Долго сокрушался, что бес его попутал, и что с ним это произошло первый раз. Вместе они распили бутылку водки и порадовались, что все так благополучно закончилось. Конечно, Серега «родился в рубашке». Три раза снижаться в облаках над горами – все равно, что играть в русскую рулетку, с той лишь разницей, что в барабане не один патрон, а наоборот, одного не хватает. Мне в этой ситуации непонятно было поведение подполковника Савченко, по всему выходило, что он тоже слышал радиообмен, и не принял никаких мер. Но ведь он-то был не лейтенантом сопливым как я, а старшим штурманом дивизии. И только на разборе полетов, поднял этот вопрос.

Надо сказать, что наши молодые командиры-учителя вырвавшись из рук своих подруг оттягивались по полной программе, и стало нормой пить не только в выходные дни, но и в будни, даже перед полетами. Лично мне это не особенно нравилось, но «отрываться от стаи», то бишь от коллектива не позволяли законы того самого коллектива. После первого летного дня, столь насыщенного событиями, последовали последующие. Результаты методического «разбоя» показали, что мы вполне можем обходиться и без «больших спарок», но они и не были нужны. Для восстановления в сложных метеоусловиях нам вполне хватало и УТИшек. Полеты чередовались, с пирушками и различного рода приключениями молодых, становящихся на крыло пилотов.