Алек Эпштейн - Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба

После смерти И.В. Сталина в стране начались перемены. Массовое освобождение, а затем и реабилитация политзаключенных коснулась и того непосредственного круга, к которому принадлежал О.Я. Рабин. Из лагерей вернулись родной брат его супруги Валентины, художник и поэт Лев Евгеньевич Кропивницкий (1922—1994), и друг Оскара на протяжении многих лет Борис Петрович Свешников (1927—1998). Лев Кропивницкий был осужден в 1946 году на десять лет лагерей. Он был освобожден в декабре 1954 года, но без права возвращения в Москву, вследствие чего жил в Казахстане. Полностью реабилитирован он был только в 1956 году, тогда же и вернулся в Москву. Борис Свешников был также арестован по обвинению в «антисоветской пропаганде» в 1946 году, во время учебы в Институте прикладного и декоративного искусства, отбыл восемь лет в лагерях в Коми АССР, работал в одной бригаде со Львом Кропивницким, был на грани истощения. В 1954 году вышел из лагеря, в 1956 году был реабилитирован. В 1954—1957 годах жил в Тарусе, затем обосновался в Москве. Главный труд Б.П. Свешникова – огромный цикл лагерных рисунков 1950—1960-х годов создан пером и тушью. Тонким, каллиграфическим штрихом нарисованы снежные поля и мрачные залы, где мельтешат фигурки заключенных и стражников. А.Д. Синявский назвал его сохранившиеся лагерные рисунки «белым эпосом»: «Должно быть, зная за искусством это странное и благодатное свойство – захватывать и накапливать время, Б.П. Свешников в лагерных работах свел воедино (какая разница, если река не прерывается?) старину с нынешним часом, русскую вахту и каторгу с новшествами Ватто, Брейгеля, Дюрера, Гойи, создав в итоге длиннейшую по временной протяженности серию» 54. Позднее Б.П. Свешников перешел к своеобразным цветовым «паутинкам», сотканным из мелких точечных мазков, хотя его героями неизменно оставались чудаки и бродяги, блуждающие в мирах своих кошмаров и грез.

Сам О.Я. Рабин много рисовал бараки, прежде бывшие лагерными, но в его творчестве очень важен, как представляется, мотив неразделенности жизни людей, считающихся «свободными», и тех, кто считается «лишенным свободы»: в его картинах между этими мирами не существует непроницаемой стены, люди по обе стороны колючей проволоки проживают похожие судьбы почти в равных условиях. Собственно, в самой жизни О.Я. Рабина, жившего еще недавно в лагерном бараке и работавшего вместе с заключенными в системе, являвшейся неотъемлемой частью ГУЛАГа, было немного поводов отделять т.н. «свободу» от т.н. «несвободы».

В комнате, где жили Оскар Рабин и Валентина Кропивницкая, стали все чаще собираться художники и поэты, которых позднее стали называть Лианозовской группой. «Приезжали художники, писатели, ученые, студенты. Часто присутствовали поэты, а из художников бывали Немухин, Мастеркова, Свешников, Лев Кропивницкий, Евгений Леонидович с Ольгой Ананьевной. Наша работа шла параллельно с работой поэтов. Сапгир, Холин, Некрасов, Сатуновский посвящали художникам свои стихи, находя в их творчестве то, что было им наиболее близко. Шли обсуждения, споры», – вспоминал О.Я. Рабин годы спустя 55. При жизни И.В. Сталина это, конечно, было невозможным.

В стране менялось многое, и это оказывало неизбежное влияние и на О.Я. Рабина. Лагеря, находившиеся в Москве и ближнем Подмосковье, постепенно ликвидировались, на работу вместо заключенных стали брать вольных, а саму организацию, в которой трудился О.Я. Рабин, перевели из МВД в Министерство путей сообщения. Это случилось в связи с тем, что 18 марта 1953 года производственные структуры Главного управления железнодорожного строительства (ГУЛЖДС) МВД СССР постановлением Совета Министров СССР были переданы Министерству путей сообщения 56; ГУЛЖДС, организованный 4 января 1940 года приказом НКВД № 0014 57, прекратил существование. График работы в МПС был обычный для гражданских служащих: ежедневный труд по восемь часов в сутки (а не сутки через двое), вследствие чего времени для рисования при дневном свете у О.Я. Рабина практически не оставалось. Дело было не только в невозможности творческой самореализации, но и в проблемах с заработком: Н.Е. Вечтомов, устроившийся работать на Комбинат декоративно-оформительского искусства (КДОИ) после окончания Художественного училища памяти 1905 года, время от времени передавал О.Я. Рабину часть своих заказов, вследствие чего последний получал возможность дополнительного заработка, который ежемесячно составлял половину от его основного дохода. В 1956 году О.Я. Рабин решился уйти с работы, которую он называет не иначе как «осточертевшая»; по договоренности с начальством его увольнение было оформлено «по сокращению штатов» 58.

К тому времени еще не была создана ни одна из работ, которые ныне входят в альбомы и каталоги творчества Оскара Рабина, но можно сказать, что уже тогда он зарабатывал профессией художника: заказами из Комбината декоративно-оформительского искусства, портретами и копиями классических работ. Однако эти заказы были спорадическими и не гарантировали стабильного заработка, поэтому О.Я. Рабин искал постоянное место работы в качестве художника. Однако найти такое было непросто, как из-за анкетных данных, так и в связи с отсутствием профессионального художественного образования.

Шанс изменить свою жизнь представился Рабину на фоне события, которое в ретроспективе больше, чем какое-либо другое, видится символом перемен, происходивших в Советском Союзе в первые послесталинские годы – VI Международный фестиваль молодежи и студентов, впервые проходивший в Москве (предшествующие фестивали начиная с 1947 года уже прошли в Праге, Будапеште, Восточном Берлине, Бухаресте и Варшаве).

Подготовка к фестивалю, открывшемуся 28 июля 1957 года, велась в течение двух лет с большим размахом: в Москве были сооружены гостиничный комплекс «Турист», гостиница «Украина», стадион «Лужники», парк «Дружба». Центральным, самым заметным и афишируемым было строительство спортивного комплекса в Лужниках, на болотистом полуострове излучины реки Москвы, как раз напротив Воробьевых (тогда – Ленинских) гор. Строились одновременно Большая и Малая спортивные арены, Дворец спорта, открытый бассейн с трибунами и с подогревом воды. К началу фестиваля приурочили и открытие метро, со станцией на новом двухъярусном мосту над рекой. В Москву направляли молодых строителей с периферии для обновления фасадов и камуфляжа ветхих домов на магистралях и в зонах, где должны были проезжать и гулять гости. Весь город украсили флагами и плакатами. На Московский фестиваль молодежи и студентов приехали 34 тысячи гостей из 131 страны, в пресс-центре были аккредитованы две тысячи журналистов. В то время в СССР слово «иностранец» было синонимом слов «враг», «шпион», за исключением разве что представителей стран т.н. «социалистического лагеря», но даже и к ним относились с подозрением. Без преувеличения можно сказать, что любой иностранец воспринимался как экзотика. И вдруг на улицах Москвы появились тысячи людей со всех концов света, всех цветов и оттенков. Фестиваль состоял из огромного числа запланированных мероприятий (за две фестивальные недели их было проведено свыше восьмисот) и неорганизованного и неподконтрольного общения людей. Дискутировали о еще недавно запрещенных импрессионистах, о М.К. Чюрленисе, Э. Хемингуэе и Э.М. Ремарке, С.А. Есенине и М.М. Зощенко… О.Я. Рабин вспоминает о том, что там же, на фестивале, впервые услышал об Анатолии Звереве, а также познакомился с Олегом Целковым 59. Под влиянием фестиваля в стране стала распространяться мода на джинсы, кеды, рок-н-ролл и игру бадминтон. Можно сказать, что фестиваль перевернул взгляды советских людей на моду, манеру поведения, образ жизни и ускорил ход тех перемен, которые вместе с повестью Ильи Эренбурга вошли в историю под именем «оттепель».