Роми Шнайдер - Я, Роми Шнайдер. Дневник

Поначалу задумывалось, что этот роман должен развиваться, и лишь к финалу его рушит Карлхайнц Бём — ради своей выгоды.

Я не знаю, почему сюжет был изменён. Но из-за этого фильм просвистел мимо публики: политические речи заняли куда больше места, чем требовалось зрителям.

Но как это должно быть на самом деле? «Робинзон», мой последний фильм, тоже выламывается за пределы схемы. Всё время я слышу вокруг разговоры про кризис кино, банкротство и трудности, поэтому так чудесно, что Херберт Тишендорф как прокатчик и продюсер всё-таки рискнул снять этот фильм. Я была так счастлива на этом фильме, что все сомнения куда-то подевались. А теперь я вообще не знаю, как всё должно идти дальше.

Только одно: я позволю себе не согласовывать свои желания и представления с прокатчиками и продюсерами. Если это получится, то время ученичества — позади, и «Робинзон не должен умереть» — мой экзамен на статус подмастерья.

Хорошо, что мне удалось немного отвлечься: я полетела в Индию. Маленькой компанией туристов мы сложились и наняли чартерный рейс. Можно было обойтись одним чемоданчиком. Сделали прививки против холеры и оспы и отправились в путь, и это путешествие сразу же оставило позади все проблемы, что так занимали меня в последние месяцы.

Всегда дело выглядит так, как будто мной управляют. Кто-то рулит — я еду, и ничего обидного для меня тут нет.

Но если потом читаешь что-нибудь такое (а журналисты, которые об этом пишут, часто сами признаются, что не видели ни одного моего фильма!), то всё-таки хотелось бы иметь шанс доказать: я могу быть «чем-то». Сама — без покровительства, без паблисити, что мне без конца припоминают. Я больше не ребёнок и даже не девчонка. Работа в кино, которая требуется от меня, — точно такая же, какую обязан выполнять каждый взрослый киноактёр. В студии не спрашивают, сколько мне лет и что я вообще такое: там я просто должна с утра до вечера «быть при деле», чтобы отснять свои эпизоды.

Если бы я могла (чего я по-настоящему не могу!), то вот по какому пути я пошла бы: снималась бы каждый год в одном кассовом фильме. Это чтобы убедить прокатчиков и владельцев кинотеатров, что на мне можно делать деньги. Дальше — в чем-нибудь весёлом, например, в современном мюзикле или комедии, задиристой и даже нескромной, но всё же не в такой дерзкой, как фильм Отто Преминджера «Девственница на крыше», — эту картину он снял в Голливуде с Ханнерль Матц, Харди Крюгером и Йоханнесом Хестерсом.

Наконец, третий фильм был бы на жёстком, реалистическом материале, вроде «Хулиганов» с Хорстом Буххольцем.

И в это же время — актёрское образование и потом, возможно, два года в театре.

Вот чего я ещё не знаю, так это как относиться к многочисленным предложениям из-за границы.

Уже после «Юности королевы» проявились американские агенты. Они хотели подписать со мной долгосрочные контракты; самый короткий был на три года, самый долгий — на семь лет. Но до сих пор я не подписала ни одного. Ведь я снималась в Германии, и в Германии и в Австрии сделала себе какое-то имя в кино. Поэтому не могла же я просто исчезнуть отсюда, без всякого продолжения. Между тем и французы, и испанцы, и итальянцы хотели меня снимать. Вот я и не знаю, могу ли я, — хотя я отлично выучила английский, моего школьного французского едва ли хватит, а испанского не знаю совсем. В Испании мои фильмы идут с большим успехом... С Италией, возможно, будет совместное производство.

В общем, у меня впечатление, что дверь как-то внезапно открылась. И мне придётся сказать «да» или «нет».

Я уже могу, прочитав сценарий, представить себе, что из него получится в кино. Я прочла много сценариев. Если бы я должна была сняться в каждом из фильмов, по которым я видела уже готовые предложения, то снималась бы до 50 лет.

И что, я должна вечно играть юных девушек?

Мама говорит: надо играть роли, которые соответствуют моему возрасту. Мне кажется, это правильно. Образованные актрисы, вроде Марии Шелл, обладают широкими возможностями. Я — ещё нет. Если бы я заявила, что могу уже играть настоящие драматические роли, то кто угодно был бы вправе мне сказать: что ты несёшь ерунду?

Но я же могу развиваться. Как раз этого-то я и хочу. Некоторые люди говорят: мой успех происходит только оттого, что зрители видят во мне воплощение любой юной девушки, каких кругом полным-полно. Мама говорит: оттого, что любая девушка хотела бы быть как ты. Но я думаю, тут так: до сих пор я играла девушек, милых, приветливых и даже вымуштрованных быть всегда — сама наивность и невинность. Мне нужно было быть именно такой: никаких особых проблем, затруднений, противоречий. И хотя у юных девушек есть проблемы, иногда — очень тяжёлые и даже вообще не имеющие решения, я играла всегда сплошную безмятежность, все желания моих героинь исполнялись, что и помогало мне завоевать симпатии публики.

Это я поняла вовсе не в павильоне. Так я думала в своих многочисленных вояжах, когда видела свою публику. Кроме того, я делала эти выводы из множества разговоров, когда обсуждала с прокатчиками, продюсерами, режиссёрами, сценаристами, журналистами, какой же материал должен принести наибольший успех.

Это вообще неизменный вопрос номер один: какой фильм, какой материал? Вот недавно мы с друзьями опять спорили на эту тему: мама, Дэдди и я. Дэдди, как владелец ресторанов и отелей, десятилетиями вёл исследования рынка, как он это называет. Он точно знает, когда предприятие рентабельно, а когда — нет. И он мне объяснил, что в кино — точно так же: нужно прилежно наблюдать и делать выводы, какие фильмы приносят успех, а какие — нет. «Один раз закупишь плохое вино только потому, что оно дешёвое, — и всё, можешь попрощаться с этим рестораном». Так он полагает, и мама с ним согласна.

Я, собственно, тоже.

Я всё больше и больше врастаю в эту жизнь, где мама и Дэдди оба служат мне точными аргументами. Или опорами. Кое-какие вещи ещё год назад меня вовсе не занимали, а теперь они мне нравятся. А что-то казалось мне обременительным и назойливым — например, балы или поездки с фильмом «на поклоны», но сегодня я к ним привыкла и делаю это с удовольствием. Я научилась полностью отключаться на этих балах или презентациях. Я просто не замечаю, что меня без стеснения разглядывают, что люди подталкивают друг друга и начинают разбирать мой наряд — сколько на него пошло ткани и сколько он должен стоить. Я уже могу быть такой же весёлой и довольной, как любая девушка, и на первом балу нынешней зимой — это был Берлинский бал кино — чувствовала себя так, как будто я тут вообще одна.

Мы все так славно развлекались, что мне представилось: так бы могло быть на школьном балу, которого я ведь ещё никогда и не видела.