Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

«Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!» (из песни к кинофильму).

«Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил!» (из первого варианта гимна Советского Союза).

И, наконец, святое: «За Родину! За Сталина!».

Почему-то (может быть, по детской недозрелости) все это воспринималось как должное. А вот предъюбилейная и послеюбилейная шумиха оказались «перебором» даже для выросшего в этой среде юного организма. Организм почувствовал что-то не то, почувствовал фальшь.

Когда на голубом экране ТВ, а пару раз и «в живую», я вижу уж точно не глупого и вроде бы образованного лидера КПРФ Г. Зюганова, который все время пытается «отмазать» сталинскую систему, у меня возникает безответный вопрос: он что, действительно не может уловить той тошнотворности сталинизма, которую, против собственной воли, почувствовал пятнадцатилетний чусовской пацан, или прикидывается?

Самое унизительное воспоминание из этой тематики – реакция зала (комсомольской конференции, торжественного собрания) на заключительные слова очередного выступающего: «Да здравствует наш (перечисление достоинств и эпитетов) товарищ Сталин!» После этого все вставали и начинали радостно аплодировать. Радоваться следовало долго. Хлопая в ладоши, ты все время посматривал в президиум и по сторонам: ждал сигнала, когда можно остановиться… Причем никто никогда мне не говорил: прекратишь первым – будет плохо. Каждый формулировал этот вывод самостоятельно. Это были бациллы рабства, проникшие в организм из окружающей тебя среды. Носить их в себе, несмотря на полное их неприятие, предстояло еще долго. Как у нас часто водится, за грехи одного пострадали другие. Когда в 1990 году я впервые «въехал» в кабинет заместителя председателя облисполкома, в нем не оказалось портрета М. Горбачева. К автору перестройки я относился положительно, но напоминать хозяйственникам об отсутствии портрета не стал. Потом, в «эпоху Ельцина», несмотря на мое к нему уважение, осваивая новые для себя кабинеты первого вице-губернатора и затем председателя ЗС, я давал указание повесить на «портретный» крюк изображение российского герба.

Как специалист, почти десять лет профессионально занимавшийся политикой, не могу не отдать должного идеологам сталинской эпохи в умении вколачивать в голову широким массам трудящихся то, что они считали нужным. Например, мысль о неоспоримой «правильности» Сталина всегда и везде. Эффективность «вживления» образа непогрешимого Сталина не раз испытал на себе. Например, глубоко спрятанные подозрения, что с празднованием юбилея вождя творится «не то», сопровождались «оправдательной» мыслью: наверное, ЕМУ не все показывают.

Вину за явно проигранный первый этап войны, бегство под названием «эвакуация», непосредственным свидетелем и участником которого мне довелось быть, я возлагал хоть на кого, только не на Сталина.

В 1948 или 1949 году я впервые взял в руки «Войну и мир». Читал я ее по следующему принципу: про войну – читаем, мир и любовь – пропускаем. Вскоре после этого, во время очередного «книжного голода», я обнаружил у отца книгу Н. Вознесенского «Военная экономика СССР в годы Отечественной войны». Я постигал ее по тому же правилу: теоретизирования и статистику – по боку, а вот описание организации производства в условиях войны, развертывания эвакуированных заводов – все это было понятно, интересно, знакомо, это было о нас! Познакомившись с книгой, я очень зауважал автора – первого помощника Сталина в организации всей этой грандиозной операции.

Прошло не более полугода, и Н. Вознесенский, фигурант «Ленинградского дела», только что получивший Сталинскую премию за свою книгу, был расстрелян. И снова вопросы (исключительно себе!):

«Разве может такой человек, как Вознесенский, быть врагом?»

«Товарищ Сталин об этом не знает, или его ввели в заблуждение?»

По-видимому, подобные вопросы задавали себе мои ровесники в 1936–1937 годах, имея в виду народных героев – маршалов Блюхера, Егорова, Тухачевского. И так же, как я в 1949-м, гнали от себя мысль, что автор этой трагедии – лично товарищ Сталин.

Накануне думских выборов 2007 года я оказался в компании политтехнологов, неформально обсуждающих динамику проблем их «цеха» за последние полтора десятилетия (с момента выборов в народные депутаты СССР). Один из участников разговора с восхищением отозвался о высоком профессионализме идеологов сталинской эпохи, добившихся такой эффективности пропаганды, что ее следы сохранились до сих пор.

И сразу получил достаточно консолидированный ответ, с которым я солидарен. Эффект сталинской пропаганды, действительно, был масштабным и «долгоиграющим». Только заслуга в этом принадлежит не идеологам, а представителям других ведомств. Тем, которые, перекрыв все до единого «недружественные» каналы информирования населения, обеспечили монополию загрузки умов исключительно своей идеологической продукцией. Между прочим, далеко не всегда высокого качества.

Что-то подобное мы наблюдаем и сегодня. Когда неполитизированному массовому (!) избирателю с доставкой на дом поставляется рекламная политическая продукция лишь одной «фирмы», то лавры победителя выборной кампании, честно признаемся, должны принадлежать не спичрайтерам победителя, а тем, кто не выпустил в эфир побежденного.

Аналогии со сталинской эпохой – это, наверное, неизлечимая болезнь моего поколения. По крайней мере, думающей его части. Когда в начале марта 2008 года я услышал по радио, что по итогам президентских выборов губернатор Ленинградской области Сердюков распорядился составить списки не принявших участия в голосовании, я сразу вспомнил свои студенческие годы, общежитие в свердловском студгородке УПИ и пятерых студентов, отсыпающихся в выходной день. Разбудил нас командирский голос нашего однокурсника – бывшего фронтовика, члена избирательной комиссии на каких-то выборах: «А кто за вас голосовать будет, засранцы?»

Далее прозвучал следующий диалог его с одним из моих соседей, если не ошибаюсь, Володей Попковым:

– Я не пойду. Мне еще к матери в Пышму (Ревду? Первоуральск?) за картошкой надо съездить.

– Вот список таких мудаков, как ты, я сегодня вечером в партком и должен отдать.

– Зачем им?

– Чтобы тебе сталинскую стипендию дали.

Еще в студенческие годы меня посетила мысль о том, что написание портрета любого человека только одной краской, как выражался позднее мой коллега Геннадий Игумнов, «не есть правильно». Подобные мысли о противоречивости оценки различных поступков, деяний и, особенно, характеристики отдельного человека возникают у меня почти всегда, когда я думаю, говорю или пишу о И. Сталине. Очередной раз об этом вспомнилось потому, что все, что выше я написал о Сталине – со знаком «минус». В прикладном анализе отрицательная характеристика героя, события предопределяет вывод: «Не повторять! Подобного избегать!».